Фрейд З. «Культурная» сексуальная мораль и современная нервозность (1908)

Автор: Зигмунд Фрейд · Опубликовано 05.05.2016 · Обновлено 12.09.2018

Воспитание запрещает женщинам проявлять интеллектуальный интерес к сексуальным проблемам, интерес, свойственный им от рождения. Воспитание пугает их тем, что такая любознательность неженственна и является признаком греховных желаний. Этим их вообще отпугивают от мышления, знание для них обесценивается. Запрет мыслить выходит за пределы сексуальной сферы, частью вследствие ее непосредственной связи с другими проблемами, частью автоматически, совершенно так же, как это бывает у мужчин с запретом мышления в области религии, законное у верноподданных. Я не думаю, что биологическое противоречие между интеллектуальной работой и половой функцией объясняет «физиологическое слабоумие» женщины, как это изображает Moebius в своем богатом противоречиями произведении. Я допускаю, напротив, что несомненный факт низко стоящей интеллектуальности многих женщин можно отнести на счет задерживаемой, с целью подавления сексуальности, работы мысли.

Библиографический индекс:	1908d
Источник:	Журнал “Психоаналитический вестник”, 2001, №9, — воспроизведение перевода 1912 года, опубликованного в журнале “Психотерапия (обозрение вопросов психического лечения и прикладной психологии)”, 1912, № 1, с. 28-47.
Оригинальное название:	Die «kulturelle» Sexualmoral und die moderne Nervositat.
Первоисточник:	Sexual-Probleme, (Der Zeitschrift «Mutterschutz» neue Folge), Jahrgang 4, Heft 3, Marz 1908, Frankfurt a. M., J. D. Sauerlander, 1908, pp. 107-129.
Перевод с немецкого:	Е.Г.
Последняя редакция текста:	freudproject.ru
Оригинальный текст:	заказать
Сверка с источником произведена

В своей недавно [1] вышедшей «Сексуальной этике» Ehrenfels останавливается на рассмотрении разницы между «природной» и «культурной» сексуальной моралью.

[1] Sexualethik. Wiesbaden, 1907. [Христиан фон Эренфельс (1859-1932), австрийский философ и психолог, ученик Франца Брентано, представитель Австрийской школы, профессор философии в Праге — здесь и далее примечания в квадратных скобках от freudproject.ru]

Под «природной» сексуальной моралью нужно понимать ту, при господстве которой человечество может долго сохранить здоровье и жизнедеятельность; под «культурной» ту, которая скорее побуждает человечество к интенсивной и продуктивной культурной работе. Эта противоположность яснее всего видна при сопоставлении органического и культурного достояния нации. Отсылая читателя для дальнейшей оценки этих ценных мыслей к самому Ehrenfels»y, я хочу воспользоваться этой книгой постольку, поскольку она связана с моими собственными взглядами на этот предмет.

Мысль автора сводится к тому, что при господстве «культурной» сексуальной морали здоровье и жизнедеятельность отдельных людей могут подвергаться ущербу и что, в конце концов, вред для людей от принесенной жертвы может достигнуть такого размера, что на этом окольном пути сама культурная цель подвергается опасности. Ehrenfels указывает действительно на ряд вредных сторон, присущих сексуальной морали, господствующей в нашем европейском обществе, и за которую он делает ответственным то же общество. И хотя он вполне признает высокое значение этой морали для требований культуры, однако он находит необходимым ее реформировать. Для господствующей у нас сексуальной культурной морали характерно распространение требований, предъявляемых к женщинам, на половую жизнь мужчин и запрещение всякой половой жизни за исключением брачно-моногамной. Взгляд на природное различие полов вынуждает относиться менее строго к проступкам мужчин и, таким образом, фактически допустить для них двойную мораль. Но общество, допускающее эту двойную мораль, не может иметь для «правдолюбия, честности и гуманности» [2] одного определенного, строго выдержанного мерила и должно приучать своих членов к прикрыванию правды, замазыванию и самообману, как и к обману других. Еще вреднее действует культурная сексуальная мораль прославлением моногамии, тем самым, уничтожая фактор мужского отбора, тогда как жизненный отбор у культурных народов низведен до минимума, благодаря гуманности и гигиене [3].

[2] “Сексуальная этика”, с. 32 и далее.

[3] Там же, с. 35

Среди отрицательных сторон, которые ставятся в вину культурной сексуальной морали, врач все же упускает из вида одну, значение которой здесь должно быть особенно обстоятельно рассмотрено. Я имею в виду присущее этой морали влияние на так быстро распространяющуюся в нашем современном обществе нервность. Случайно сам больной обращает внимание врача, как на причину болезни, на противоречие между конституцией и требованием культуры, когда он говорит: «Мы в нашей семье все сделались нервными, потому что мы хотели быть лучше, нежели мы это можем по своему происхождению». Кроме того, врача заставляют задуматься и наблюдения, что потомки тех отцов подвергаются нервозности, которые, живя при здоровых деревенских условиях и происходя из грубых, но здоровых семей, приходят, как завоеватели, в большие города и в короткий промежуток времени заставляют своих детей подняться на высокий культурный уровень. Но прежде всего сами невропатологи громко заявили о связи между «растущей нервностью» и современной культурной жизнью. В чем они ищут обоснования этой зависимости, покажут некоторые выдержки из мнений выдающихся наблюдателей.

W.Erb [4]: «Первоначально поставленный вопрос сводится к следующему: возросли ли в нашем современном обществе причины нервозности в такой мере, чтобы они могли объяснить значительное распространение ее? И на этот вопрос должно, не задумываясь, ответить положительно, как это покажет беглый взгляд на нашу современную жизнь, на ее формы.

[4] 1893. [Вильгельм Эрб (1840-1921) — немецкий невропатолог, профессор и руководитель неврологической клиники Гейдельбергского университета]

Уже из целого ряда обыденных фактов это ясно видно: необыкновенные успехи новейшего времени, открытия и изобретения в разных областях, сохранение приобретенного при растущей конкуренции были достигнуты только с помощью большой духовной работы и могут быть сохранены с ее же помощью. Требования к работоспособности каждого индивидуума в борьбе за существование значительно повысились, и только с помощью напряжения всех его душевных сил он может удовлетворить этому требованию. В то же время потребности людей, требования к благам жизни во всех слоях повысились, неслыханная роскошь распространилась среди таких слоев, которые раньше были совершенно к ней непричастны; атеизм, недовольство и алчность распространились в широких народных кругах; благодаря безмерно возросшим способам сообщения, благодаря охватывающей мир проволочной сети, телеграфу и телефону, совершенно изменились условия жизни; все совершается с поспешностью и волнением, ночь употребляется для передвижений, день для занятий, даже сами «поездки с целью восстановления здоровья» являются утомительными для нервной системы; большие политические, промышленные и финансовые кризисы распространяют возбуждение в более широких слоях населения, нежели раньше; участие в политической жизни сделалось всеобщим; политическая, религиозная и социальная борьба, партийная жизнь, выборная агитация, безмерно разросшиеся союзы разжигают головы и побуждают умы к постоянно новому напряжению, отнимают время, необходимое для восстановления здоровья, сна и покоя; жизнь в больших городах сделалась утонченнее и беспокойнее. Ослабленные нервы ищут восстановления в повышенном возбуждении, в сильных ощущениях, чтобы, таким образом, еще более утомиться. Современная литература занимается по преимуществу самыми рискованными проблемами, которые пробуждают все страсти, поощряют чувственность, страсть к удовольствиям и вызывают презрение ко всем этическим требованиям и идеалам. Она рисует перед читателем патологические типы, занимается сексуально-психопатическими и революционными проблемами. Наш слух возбуждается и раздражается отпущенной в большой дозе надоедливой и шумной музыкой; театр своими возбуждающими представлениями захватывает все чувства, и изобразительные искусства останавливаются с любовью на отталкивающем, отвратительном и возбуждающем, не боясь самое ужасное, что дает действительность, изобразить с отталкивающим реализмом. Уже эта общая картина указывает на ряд опасностей в нашем современном культурном развитии; в частностях она может быть пополнена еще некоторыми штрихами».

Binswanger [5]: «Неврастению рисуют преимущественно как современную болезнь, Beard [Дж.М. Берд (1839-1883) — американский невролог], которому мы впервые обязаны ясным описание этой болезни, думал, что он открыл новую, специально на американской почве выросшую, нервную болезнь. Это предположение было, конечно, ошибочным, но характерен факт, что впервые американский врач на основании богатого опыта уловил своеобразные черты этой болезни и установил ее близкую связь с современной жизнью, с ее необузданной поспешностью и погоней за деньгами и богатствами, необыкновенными успехами в технической области, которые сделали иллюзорными все временные и пространственные препятствия».

[5] 1896. [Людвиг Бинсвангер (1881-1966) — швейцарский психиатр и основоположник экзистенциальной психологии]

Krafft-Ebing [6]:«Образ жизни бесчисленного количества культурных людей указывает теперь на множество антигигиенических моментов, которые просто объясняют фатальное распространение нервозности, так как эти вредные моменты раньше и больше всего действуют на мозг. В политических, социальных, особенно в торговых, промышленных и аграрных отношениях культурных наций совершились изменения в последние десятилетия; это сильно повлияло на деятельность, гражданское и имущественное положение людей и именно за счет нервной системы, которая принуждена удовлетворять повышенным социальным и экономическим требованиям увеличенной тратой напряжения при совершенно недостаточном восстановлении».

[6] 1895, 11. [Рихард фон Крафт-Эбинг (1840-1902) — австрийский психиатр, невропатолог, криминалист, исследователь человеческой сексуальности. Является одним из основоположников сексологии]

Я не скажу, что вышеприведенные и многие аналогичные им взгляды ошибочны, но они недостаточно объясняют частности в происхождении нервных расстройств и как раз упускают из виду самый главный этиологически действующий момент. Но если отвлечься от неопределенных видов «нервности» и остановиться на определенных формах нервных болезней, тогда вредное влияние культуры сводится главном образом к подавлению у культурных народов (или в культурных слоях) сексуальной жизни, благодаря господству «культурной морали».

Подтверждение этого взгляда я старался привести в целом ряде специальных работ [7]. Я не могу здесь вновь возвращаться к тому же самому, но главнейшие аргументы, приведенные в моих исследованиях, я хочу еще раз повторить.

[7] Freud. S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre aus den Jahren 1893-1906, Leipzig, Wien: 1906; “Собрание небольших работ по теории неврозов с 1893 по 1906”. Вена, 1906 [книга доступна для зарегистрированных пользователей сайта psychoanalysis.pro]

Внимательные клинические наблюдения дают нам право различать в нервных заболеваниях две группы: собственно неврозы и психоневрозы. При первых, расстройства (симптомы), проявляющиеся в физической или душевной области, имеют, по-видимому, токсический характер; они совершенно похожи на явления при слишком большом или недостаточном притоке известного рода яда. Эти неврозы, большею частью рассматриваемые как «неврастения», могут быть вызваны известными вредными влияниями половой жизни, не нуждаясь в содействии наследственности; и даже форма заболевания соответствует характеру этих нарушений, так что часто достаточно бывает только клинической картины для заключения о сексуальном происхождении болезни. Но такого правильного соответствия между формой нервного заболевания и другими вредными культурными влияниями, которые врачи считают болезнетворными, совершенно не замечается. Таким образом, нужно считать сексуальный фактор главнейшим в происхождении собственно неврозов.

При психоневрозах наследственное влияние значительнее, причина менее очевидна. Особенный метод исследования, известный под названием психоанализа, дал возможность констатировать, что симптомы этих страданий (истерии, навязчивого невроза и т.д.) психогенны и находятся в зависимости от действия бессознательных представлений — комплексов. Этот же метод научил нас также узнавать эти бессознательные комплексы и показал, что они, говоря вообще, имеют сексуальное содержание; они происходят от неудовлетворенных сексуальных потребностей человека и представляют ряд заместителей этих потребностей. Итак, во всех моментах, которые вредят сексуальной жизни, подавляют ее и отвращают ее от ее цели, можно видеть патогенные факторы также и для психоневрозов.

Ценности теоретического различия между токсическими и психогенными неврозами нисколько, конечно, не вредит тот факт, что у большинства нервных лиц наблюдаются нарушения того и другого рода.

Кто вместе со мной готов искать этиологию нервности раньше всего во вредных влияниях на сексуальную жизнь, тот присоединится также и к нижеследующим разъяснениям, которые имеют целью привести в более общую связь вопрос о растущей нервности.

Наша культура в общем построена на подавлении страстей. Каждый человек поступился частью своего достояния, своей власти, агрессивных и мстительных наклонностей своей личности; из этих вкладов выросли материальные и идеальные блага общей культуры. К этому отречению отдельных индивидуумов побуждали, кроме жизненных потребностей и фамильные чувства, проистекающие из эротики. Это отречение на протяжении культурного развития человечества постоянно прогрессировало, отдельные успехи его были санкционированы религией. Часть страстей, от удовлетворения которых отказывались, приносилась в жертву Богу. Приобретенное таким образом общее благо было объявлено «священным». Кто не способен в силу своей неподатливой организации подавить страсть, стоит против общества как «преступник», как «отщепенец», если только его социальное положение и выдающиеся способности не позволяют ему выдвинуться в качестве великого человека или героя.

Сексуальный инстинкт, или вернее говоря, инстинкты, так как аналитическое исследование показывает, что сексуальный инстинкт состоит из множества компонентов, парциальных инстинктов, — у человека, вероятно, сильнее выражен, нежели у большинства высших животных и, во всяком случае, постояннее, так как человек почти совершенно преодолел периодичность, с которой этот инстинкт связан у животных. Он отдает в распоряжение культурной работы необыкновенно большую силу, вследствие особенной своеобразной способности его замещать свою непосредственную цель без существенной потери в интенсивности. Эта способность замещать первоначально сексуальную цель другой несексуальной, но родственной психической, называется способностью к сублимированию. В противовес этой способности к замещению, в которой состоит культурная ценность этого инстинкта, в нем бывает и особенно упорная фиксация, благодаря которой он теряет способность замещения и при случае вырождается в так называемые ненормальности (Abnormitaten). Первоначальная сила сексуального инстинкта у различных индивидуумов, вероятно, различна; несомненно, подвержена колебаниям и часть, способная к сублимированию. Мы представляем себе, что прирожденной организацией предрешено, какая часть сексуального инстинкта у отдельных индивидуумов способна к сублимированию и замещению. Кроме того, жизненным влияниям и интеллектуальному воздействию душевного аппарата удается сублимировать дальнейшую часть. Но безгранично продолжать этот процесс замещения, несомненно, нельзя, точно так же, как предельно превращение тепла в механическую работу в наших машинах. Известная часть непосредственного сексуального удовлетворения является неизбежной для большинства организмов, и неудовлетворение этой индивидуально варьирующей части наказуется явлениями, которые мы, благодаря их функциональному вреду и субъективно неприятному характеру, должны считать явлениями болезненными.

Дальнейшие горизонты открываются, если мы примем во внимание тот факт, что сексуальный инстинкт первоначально имеет целью никак не размножение, но известное чувство удовольствия [8].

[8] “Три очерка по теории сексуальности” (1905d)

Так он выражается в детстве человека, когда он свою цель — удовольствие — достигает не только с помощью половых органов, но также и через посредство других частей тела (эрогенные зоны), а потому обращает внимание только на эти удобные объекты. Мы называем эту стадию аутоэротизмом и ставим воспитанию задачу ее ограничить, так как длительная остановка на этой стадии сделала бы впоследствии сексуальный инстинкт непреодолимым и не способным к замещению. Развитие сексуального инстинкта идет затем от аутоэротизма к исканию объекта любви и от автономии эрогенных зон к их подчинению примату половых органов, которые служат процессу размножения. В течение этого периода развития одна часть доставляемого собственным телом сексуального возбуждения делается для функции размножения излишней, подавляется, и в благоприятных случаях подвергается сублимации. Таким образом, годные для культурной работы силы выигрываются большей частью подавлением так называемых извращений сексуального инстинкта.

Принимая эту точку зрения на историю развития сексуального инстинкта, можно было бы различить три ступени культуры:

1) на которой удовлетворение сексуального чувства не преследует цели размножения;

2) на которой все, не служащее цели размножения, подавлено;

3) на которой только законное размножение допускается как сексуальная цель.

Этой третьей ступени соответствует наша современная «культурная» сексуальная мораль.

Если принять за уровень вторую ступень, тогда нужно прежде всего констатировать, что часть людей по своей организации не удовлетворяет требованиям этой ступени. У целого ряда индивидуумов упомянутое развитие сексуального инстинкта от аутоэротизма к любви, требующей объекта, совершилось недостаточно правильно и сильно; от этого неправильного развития проистекают двоякого рода уклонения от нормальной, т.е. требуемой культурой сексуальности, которые относятся друг к другу как положительное к отрицательному. Это раньше всего, — не говоря об индивидуумах со слишком сильным или вообще не поддающимся подавлению инстинктом, — различного рода извращенные индивидуумы, у которых инфантильная фиксация на временной сексуальной цели задержала примат функции размножения; затем гомосексуальные, или инвертированные, у которых по не совсем понятным причинам сексуальная цель уклоняется от индивидуумов противоположного пола. Если вред от упомянутых двух видов нарушенного развития менее значителен, чем этого можно было ожидать, то этот благоприятный исход нужно искать именно в сложном сочетании сексуального инстинкта, которое даже тогда еще делает возможным удовлетворительное сформирование сексуальной жизни, когда один или многие компоненты исключены из развития. Конституция индивидуумов, подверженных извращению, гомосексуальных, отличается очень часто особенной способностью сексуального инстинкта к сублимации.

Более сильное и подчас исключительное проявление извращений и гомосексуальности делает этих людей, во всяком случае, социально бесполезными и несчастными, так что даже культурные требования второй ступени могут быть признаны источником страдания для известной части человечества. Судьба этих людей, отличных по своей организации от других, различна в зависимости от более сильного полового чувства, которым они обладают. В последнем случае, при общем слабом половом чувстве — этим лицам удается полнейшее подавление склонности, находящейся в противоречии с требованиями морали той ступени культуры, на которой они стоят. Но зато это является единственной работой, которая им удается, так как на подавление сексуального чувства они употребляют те силы, которые в противном случае были бы употреблены на культурную работу. Они одновременно внутри связаны, а внепарализованы. С ними случается то же самое, что мы потом повторим относительно мужчин и женщин, подвергающихся воздержанию, требуемому на третьей ступени культуры.

При интенсивном, но извращенном сексуальном инстинкте возможны два исхода. Первый (на котором мы не будем останавливаться), когда эти индивидуумы остаются при своем извращении и несут последствия своего уклонения от культурного уровня. Другой исход в дальнейшем интереснее. Он состоит в том, что при последующем влиянии воспитания и социальных требований достигается во всяком случае подавление извращенных инстинктов, но подавление собственно такого рода, что оно может быть скорее названо неудачным подавлением.

Задержанные сексуальные инстинкты выражаются тогда не как таковые (в этом и состоит успех), но проявляются в другом виде, который для индивидуума также вреден и делает его для общества таким же бесполезным, как и при невидоизмененном удовлетворении подавленных инстинктов; в этом и состоит неудачный исход процесса. Появляющиеся здесь вследствие подавления инстинкта заместители и есть то, что мы трактуем как нервозность или, точнее, как психоневрозы (см. выше). Невротики — это тот класс людей, которые при сопротивлении со стороны организма, под влиянием культурных требований только кажущимся образом и неудачно подавляют свои инстинкты и вследствие этого могут работать на пользу культуры только или с большой затратой, или при внутреннем оскудении, или же от времени до времени, как больные, должны от нее отказываться. Но неврозы я обозначил как «негативы» извращений, так как последние после подавления выявляются у невротиков из душевного бессознательного; неврозы содержат в состоянии «подавления» те же склонности, которые наблюдаются при позитивных извращениях.

Опыт показывает, что для большинства людей существует граница, за пределами которой их конституция не может следовать требованиям культуры. Все те, которые хотят быть лучше, чем позволяет их конституция, подвергаются неврозам; они были бы здоровее, если бы им было возможно быть хуже. Взгляд, что извращения и неврозы относятся друг к другу, как положительное к отрицательному, часто находит недвусмысленное подтверждение в наблюдениях за одной и той же семьей. Очень часто в семье брат страдает сексуальными извращениями, сестра, у которой, как у женщины, сексуальное чувство слабее, неврастенична, но симптомы у нее выражают те же наклонности, что извращения сексуально активного брата. Соответственно этому вообще в большинстве семей мужчины здоровы, но с точки зрения социальной в нежелательной мере аморальны, женщины благородны и слишком щепетильны, но очень нервны.

Это есть одни из очевидных социальных несправедливостей, но культурная мораль требует от всех людей одинакового поведения в сексуальной жизни, поведения, которое одному, благодаря его организации, дается легко, тогда как от других требуются тяжелые психические жертвы, — несправедливость, которая, конечно, большей частью уничтожается неподчинением моральным прописям.

До сих пор мы рассматривали требования, положенные в основу второй предполагаемой нами культурной ступени, согласно которой всякое так называемое извращение сексуального удовлетворения запрещено и всякое так называемое нормальное половое общение, наоборот, оставлено свободным. Мы нашли, что и при этом распределении сексуальной свободы и ограничения часть индивидуумов страдает извращениями, другая часть, старающаяся этого избегнуть, хотя по своей конституции и склонная к ним, подвергается нервным заболеваниям. Таким образом, легко предвидеть исход, если сексуальная свобода будет дольше ограничиваться, и культурные требования достигнут третьей ступени, т.е. всякое половое удовлетворение за исключением законно-брачного будет запрещено. Число сильных, которые станут в открытое противоречие с культурными требованиями, в неимоверном количестве возрастет, точно также увеличится число слабых, вступивших в конфликт между требованиями культуры и сопротивлением их организма, а потому обреченных на нервные заболевания.

Поставим себе возникающие здесь три вопроса: 1) какие задачи ставит перед каждым третья ступень культуры; 2) в состоянии ли принятое законное сексуальное удовлетворение дать приемлемое возмещение за прежнее воздержание; 3) в каком отношении находится могущий произойти от воздержания вред к его культурному использованию.

Ответ на первый вопрос затрагивает часто рассматриваемую и неисчерпаемую тему о сексуальном воздержании. Третья ступень культуры требует воздержания до брака от обоих полов и воздержания в продолжение всей жизни от лиц, не вступающих в брак. Удобный для всех авторитетов взгляд, что сексуальное воздержание невредно и легко выполнимо, защищался много раз врачами. Нужно сказать, что покорить такой могучий инстинкт, как половой, не путем удовлетворения — это такая задача, которая требует от человека напряжения всех его сил. Сублимировать его, отвлечь силы сексуального инстинкта от его цели в сторону высшей культурной цели возможно для ничтожного меньшинства и то временно, меньше всего в пору пламенной юности. Большинство же большей частью делаются неврастениками или вообще платятся здоровьем. Опыт показывает, что большинство членов нашего общества органически не способно к воздержанию; кто заболел бы при менее суровом сексуальном воздержании, заболевает при требованиях нашей современной культурной сексуальной морали еще скорее и интенсивнее, так как против угрозы со стороны нормального полового стремления вредными предрасположениями и нарушениями развития мы не знаем лучшей защиты как удовлетворение инстинкта. Чем более кто-либо предрасположен к неврозу, тем хуже он переносит воздержание; парциальные инстинкты, уклонившиеся в нижеуказанном смысле от нормально развития, делаются одновременно в такой же мере недоступными подавлению. Но и те, которые при требованиях второй ступени культуры были бы здоровы, будут в большом числе подвержены неврозам, так как психическая ценность сексуального удовлетворения повышается с отказом от него, задержанное libido приводится в такое состояние, что оно отыскивает какие-нибудь слабые места в конституции vi-tae sexualis, в которых редко ощущается недостаток, чтобы там проявиться в форме болезненных симптомов, невротических заместителей полового удовлетворения. Кто умеет проникнуть в условия, при которых происходят нервные заболевания, тот сразу убедится, что их распространение в нашем обществе зависит от роста полового воздержания.

Мы подходим ближе к вопросу и спрашиваем, дает ли половое общение в законном браке полное вознаграждение за воздержание до брака? Материал для отрицательного ответа на этот вопрос такой богатый, что нам необходимо быть наивозможно краткими. Мы должны раньше всего вспомнить, что наша культурная мораль ограничивает половое общение в самом браке, когда она ставит супругам требование удовлетвориться одним или самым ничтожным количеством деторождении. В виду этого взгляда удовлетворяющее половое общение в браке существует только несколько лет, конечно, еще за вычетом времени, необходимого для здоровья женщины из гигиенических соображений. После этих трех, четырех или пяти лет брак не дает счастья в той степени, в какой он обещал удовлетворение сексуальных потребностей, так как все средства, которые до сих пор употребляют как предохранение от зачатия, отравляют половое удовольствие, мешают тончайшим ощущениям обоих полов или действуют непосредственно болезнетворно; вместе с боязнью последствий полового общения исчезает вначале физическая любовь у супругов, а в дальнейшем часто и духовная близость, которая предназначена быть наследницей бурной вначале страсти. Под влиянием душевного разочарования и физической неудовлетворенности, которые таким образом являются судьбой большинства браков, оба супруга возвращаются к состоянию, предшествующему браку, потеряв еще одну иллюзию, и вновь приходят к твердому намерению отделаться, победить сексуальный инстинкт. Нет нужды углубляться в расследование, насколько это удается мужчине в зрелом возрасте: по мере опыта он пользуется, и довольно часто, частью сексуальной свободы, предоставленной ему, хотя молчаливо и неохотно, строжайшей сексуальной моралью. Сама существующая в нашем обществе «двойная» сексуальная мораль для мужчины является лучшим показателем того, что наше общество, сделавшее эти предписания, само не верит в их осуществимость. Но опыт показывает также, что женщинам, которые являются действительными носительницами сексуальных интересов человечества, способность сублимирования инстинкта дана только в слабой степени, и что заместителем сексуального объекта является только грудной младенец, а не взрослый ребенок; женщины, говорю я, под влиянием разочарования в браке заболевают тяжелыми и длительно нарушающими жизнь неврозами. Брак при теперешних культурных условиях давно перестал служить для женщин всеисцеляющим средством от нервных страданий; и если мы, врачи, все еще в таких случаях советуем это средство, то ведь мы, напротив, хорошо знаем, что девушка, наоборот, должна быть очень здоровой, чтобы «переносить» брак, и настойчиво советуем нашим мужчинам-пациентам не жениться на девушке, которая была нервна до брака. Целебным средством от проистекающей от брака нервности была бы скорее супружеская неверность. Но чем строже воспитана женщина, тем серьезнее она относится к культурным требованиям, тем более она боится этого исхода. И в борьбе между потребностью плоти и чувством долга она ищет убежища в неврозе. Ничто не защищает так ее добродетели, как болезнь. Брачная жизнь, на которую сексуальный инстинкт культурного человека в юности возлагал надежды, не может покрыть даже его собственных требований, и само собой не может быть речи, что она в состоянии уничтожить вред, причиненный добрачным воздержанием.

Но кто даже признает эти вредные последствия от культурной сексуальной морали, тот может на наш третий вопрос возразить, что культурный выигрыш от такого воздержания, вероятно, более чем уравновешивает эти страдания, которые в тяжелой форме поражают только ничтожное количество людей. Я признаю себя неспособным точно взвесить выигрыш и проигрыш, но для оценки последнего я мог бы здесь еще кое-что привести. Возвращаясь снова к вопросу о воздержании, я должен сказать, что оно приносит еще другой вред, помимо неврозов, и что сами неврозы большей частью оцениваются не по их действительному значению.

Замедление сексуального развития и удовлетворения, к которым стремится наше воспитание и культура, вначале, конечно, безвредны; они делаются необходимостью, когда принимаешь во внимание, как поздно молодые люди образованных классов достигают самостоятельности и обеспеченности. Здесь, кроме того, приходится напомнить о тесной связи между всеми нашими культурными институтами, о трудности изменить часть их, не принимая во внимание целого. Но воздержание далеко за 20 лет для молодого человека не шутка, а имеет другие вредные последствия, если не ведет к неврозу. Говорят, правда, что борьба со всеми сильными страстями и необходимое при этом проявление этических и эстетических духовных сил «устанавливает» характер. Это для некоторых, особенно благоприятно организованных натур, верно; нужно также признать, что существующая в наше время так ясно выраженная дифференциация индивидуальных характеров сделалась возможной только при условии сексуальных ограничений. Но в гораздо большем числе случаев борьба с чувственностью истощает необходимую для характера энергию и как раз в такое время, когда молодому человеку нужны все его силы, чтобы завоевать себе место в обществе. Отношение между возможной сублимацией и необходимостью сексуального удовлетворения колеблется, конечно, для отдельных людей, даже для разных призваний. Воздержание для художника почти едва возможно, воздержание для молодого ученого — не редкость. Последний через воздержание может обрести свободные силы для своих занятий, у первого — художественная работоспособность, вероятно, будет сильно повышена, благодаря сексуальным переживаниям. В общем, я не вынес впечатления, что сексуальное воздержание способствует образованию энергичных, самостоятельных людей дела, оригинальных мыслителей, отважных борцов за свободу или реформаторов. Гораздо чаще оно создает хороших, но слабых людей, исчезающих позднее в общей массе, которая обыкновенно неохотно повинуется импульсам, исходящим от сильных людей.

Что в целом сексуальный инстинкт отличает устойчивостью и неподатливостью, видно по последствиям воздержания. Культурное воспитание стремится только к его временному подавлению до заключения брака и тогда имеет в виду предоставить ему свободу, чтобы извлечь из него пользу для культуры. Но в борьбе с инстинктом крайняя меры действуют успешнее, чем полумеры; подавление иногда заходит слишком далеко и приносит нежелательные результаты: сексуальный инстинкт, получив свободу проявления, на долгое время оказывается поврежденным. Поэтому часто полнейшее воздержание не является лучшей подготовкой к браку мужчины. Женщины чувствуют это и отдают предпочтение тем, которые уже выдержали испытание у других женщин. Особенно ощутим вред, вызванный строгими требованиями воздержания до брака, по отношению к женщине. Воспитание ставит себе задачей подавить в девушке чувственность до замужества. Оно, очевидно, считает эту задачу нелегкой, так как употребляет в дело самые крайние средства; оно не только запрещает сексуальное общение, не только устанавливает высокую премию за сохранение девственности, но оно удаляет зреющий женский индивидуум от соблазна, держа его в неведении насчет фактически принадлежащей ему роли и не допуская никакого увлечения, не ведущего к браку. Последствием является то, что девушки, которым родительской властью внезапно разрешено влюбляться, не в состоянии справиться с психической работой и вступают в брак неуверенными в своих собственных чувствах. Вследствие этого искусственного замедления сексуального развития, они приносят мужьям, берегшим для них все свои желания, только разочарования; своими душевными чувствами они принадлежат еще родителям, авторитет которых подавил в них сексуальность, а в физическом отношении они оказываются холодными, что отнимает у мужчины всякое высшее наслаждение. Я не знаю, существует ли тип анестетичной женщины и вне культурных условий воспитания, но считаю это возможным. Во всяком случае, через воспитание его культивируют. Женщины, не испытывающие наслаждения при зачатии, мало склонны к частым родам, связанным со страданиями. Таким образом, подготовкой к браку губятся сами цели брака; когда женщина, наконец, поборола последствия замедленного сексуального развития, и на высоте ее женского существования вполне пробуждается способность любить, тогда отношения ее к мужу уже давно испорчены и, как вознаграждение за ее до сих пор длившуюся покорность, ей остается выбор между неудовлетворенным желанием, неверностью и неврозом.

Сексуальное поведение человека является очень часто прототипом его общего реагирования и поведения в жизни. Кто, как мужчина, энергично овладел своим сексуальным объектом, в том мы допускаем такую же беспощадную энергию в преследовании других целей. Кто, наоборот, из различного рода соображений отказывается от своих сильных сексуальных чувств, тот будет в жизни скорее мирным и покорным, чем действенно-сильным. Применимость этого положения, что сексуальная жизнь является прототипом проявлений других функций, можно проверить на примере всего женского пола. Воспитание запрещает женщинам проявлять интеллектуальный интерес к сексуальным проблемам, интерес, свойственный им от рождения. Воспитание пугает их тем, что такая любознательность неженственна и является признаком греховных желаний. Этим их вообще отпугивают от мышления, знание для них обесценивается. Запрет мыслить выходит за пределы сексуальной сферы, частью вследствие ее непосредственной связи с другими проблемами, частью автоматически, совершенно так же, как это бывает у мужчин с запретом мышления в области религии, законное у верноподданных. Я не думаю, что биологическое противоречие между интеллектуальной работой и половой функцией объясняет «физиологическое слабоумие» женщины, как это изображает Moebius в своем богатом противоречиями произведении. Я допускаю, напротив, что несомненный факт низко стоящей интеллектуальности многих женщин можно отнести на счет задерживаемой, с целью подавления сексуальности, работы мысли.

Рассматривая вопрос о воздержании, не проводят строгой разницы меду двумя видами воздержания: воздержание от всякого сексуального удовлетворения и воздержание только от сексуального общения с другим полом. Многие, хвастающиеся достигнутым воздержанием, на самом деле достигают этого только с помощью мастурбации и другого подобного способа удовлетворения, которое находится в связи с аутоэротическим сексуальным удовлетворением в раннем детстве. Но именно благодаря такой связи эти заместители сексуального удовлетворения ни в коем случае небезобидны, они предрасполагают к многочисленным формам неврозов и психозов, для которых являются условием возвращения сексуальной жизни к ее инфантильным формам. Мастурбация ни в каком случае не отвечает идеальным требованиям культурной сексуальной морали, а потому приводит молодых людей к тому же конфликту с идеалами воспитания, конфликту, которого они старались избежать путем воздержания. Кроме того, она портит характер, избаловывая его во многих отношениях: во-первых, тем, что учит достигать серьезных целей удобным и легким путем, вместо развития энергичного напряжения сил, словом, по принципу сексуального прототипа; во-вторых, в фантазиях, сопровождающих наслаждение, мастурбация поднимает на такую высоту сексуальный объект, до которой он никогда не поднимается в действительности. Мог же остроумный публицист (Kraus в венском «Факеле»), вывернув наизнанку афоризм, с цинизмом выразить правду в следующей форме: coitus только недостаточный суррогат онанизма.

Строгость культурных требований и трудность задачи воздержания способствовали тому, чтобы устранение соприкосновения половых органов различных полов сделалось самым существенным в задаче воздержания, и содействовали развитию других способов сексуального удовлетворения, которые, так сказать, равняются полуподчинению. С тех пор, как нормальное сексуальное общение так неумолимо преследуется моралью, и в виду возможной инфекции — и требований гигиены — социальное значение так называемых извращенных способов общения между обоими полами несомненно, увеличилось, при чем и другие части тела переняли роль половых органов. Но этот способ удовлетворения не может быть признан таким безобидным, как аналогичные нарушения в любовных отношениях; он этически неприемлем, так как он любовь двух людей из серьезного факта низводит на степень удобной игры без опасности и без духовного общения. Дальнейшее следствие затруднения нормальной сексуальной жизни — это распространение гомосексуальности. К лицам, уже по своей организации гомосексуальным или сделавшимся таковыми в детстве, прибавляется огромное количество тех, у которых в зрелом возрасте, вследствие закрытия главного русла, libido устремляется в широко открытое боковое русло гомосексуальности.

Все эти неизбежные и непредвидимые последствия воздержания приводят к одному: они коренным образом портят подготовку к браку, который по задаче культурной сексуальной морали должен сделаться единственным законным наследником сексуальных стремлений. Все те мужчины, которые вследствие мастурбации или извращенных способов сексуального удовлетворения проявляют свое libido не при нормальных обстоятельствах и условиях, обнаруживают в браке пониженную потенцию. И женщины, которым тоже только таким способом удалось сохранить свою девственность, обнаруживают в браке при нормальных сношениях анестезию. Брак, в котором обе стороны проявляют пониженную способность любить, подвергается расторжению еще раньше, чем какой-либо другой. Вследствие слабой потенции мужа жена не удовлетворена и остается анестетичной даже в том случае, если бы привитая воспитанием анестезия и могла быть преодолена сильными сексуальными переживаниями. Для такой четы труднее, чем для здоровой, предупредить зачатие, так как слабая потенция мужа плохо переносит применение предохранительных средств. В таком беспомощном состоянии сексуальное общение делается источником всяких недоразумений и таким образом исчезает основание для супружеской жизни.

Я прошу всех знающих подтвердить, что я не преувеличиваю, но описываю то положение вещей, какое можно наблюдать очень часто. Действительно, непривычному человеку трудно поверить, как редко наблюдается нормальная потенция у мужчин и как часто встречается анестезия у женской половины супружеских пар, которые живут под господством нашей сексуальной морали, с какими лишениями для обеих сторон связан брак и насколько последний, это страстно желанное счастье, является мало удовлетворяющим. Что при этих обстоятельствах ближайшим исходом является нервность, я уже показал; но я хочу еще указать, в какой степени такой брак влияет на рожденных от него детей. Здесь наблюдается вид наследственного перенесения, которое при ближайшем рассмотрении объясняется влиянием детских переживаний. Неудовлетворенная мужем нервная женщина становится слишком нежной и мнительной по отношению к ребенку, на которого она переносит свою неудовлетворенную любовь, и будит в нем преждевременную половую зрелостью. Тяжелые недоразумения между родителями рано пробуждают жизнь чувства у ребенка и делают его в нежном возрасте восприимчивым к любви, ненависти и ревности. Строгое воспитание, которое не допускает никакого удовлетворения так рано пробудившегося сексуального инстинкта, вызывает к жизни задерживающую силу, и этот конфликт, возникающий в этом возрасте, заключает в себе все, что обусловливает впоследствии длящуюся всю жизнь нервозность. Я прихожу к моему прежнему мнению, что при суждениях о неврозах большею частью не принимают во внимание все значение их. Я не имею здесь в виду недооценку этого состояния со стороны близких, и хвастливые уверения со стороны врачей. Что несколько недель гидропатии, или несколько месяцев покоя и отдыха могут изменить состояние больного. Это большей частью мнения невежественных врачей и профанов, разговоры, имеющие целью принести кратковременное утешение больному. Гораздо более известно, что хронический невроз, если он даже не угрожает жизни, представляет тяжелое бремя и его можно ставить наряду с туберкулезом и пороками сердца. Можно было бы утешаться, если бы невротические заболевания исключали из культурной работы только часть слабейших индивидуумов, а другой части позволяли бы в ней участвовать хотя бы ценой только субъективных страданий. Я скорее хотел бы обратить внимание на ту точку зрения, что невроз умеет препятствовать культурным намерениям и заботиться именно о работе подавленных, враждебных культуре, душевных сил, и общество не может отметить ни одного приобретенного жертвами выигрыша, раз оно платит за подчинение слишком далеко заходящим требованиям увеличением нервозности.

Возьмем для примера женщину, — так часто встречающееся явление — которая не любит своего мужа, потому что она, по условиям ее замужества и опыту супружеской жизни, не имеет основания его любить, но которая хотела бы любить, так как только это отвечает идеалу супружества, в котором она воспитывалась. Она будет подавлять в себе все движения, которые могут обнаружить правду и противоречить ее идеалу, и будет употреблять усилия, чтобы играть роль нежной и заботливой жены. Последствием этого самоподавления будет невроз, который в течение короткого времени отомстит нелюбимому мужу, вызвав в нем ровно столько же неудовлетворенности и забот, сколько было бы признание истинного положения вещей. Этот пример очень типичен для работы невроза. Такую же неудачу компенсации наблюдают часто при подавлении других, не непрямо сексуальных, враждебных культуре сил. Кто, например, насильно подавил в себе природную склонность к суровости и жестокости и сделался «сверхдобрым», тот часто на эту работу потратил столько энергии, что он скорее сделает меньше добра, чем он мог бы это сделать, не подавляя природных склонностей.

Если мы еще прибавим, что с ограничением сексуального удовлетворения у народа наступает обыкновенно увеличение страха жизни и боязнь смерти, которая отравляет удовольствие каждого отдельного человека, отнимает способность умирать за какую-нибудь цель, сказывается также в понижении склонности к деторождению и исключает, таким образом, этот народ или группу людей из участия в будущем, тогда нужно поставить вопрос, стоит ли наша культурная сексуальная мораль тех жертв, которых она от нас требует, в особенности, если общество не в такой степени освободилось от гедонизма, чтобы известную меру удовлетворения индивидуального счастья не ставить одной из целей нашего культурного развития. Не дело врача выступать с предложением реформ; но я думал, что могу подтвердить необходимость таковых, если подкреплю взгляд Ehrenfels-a о вреде нашей «культурной» сексуальной морали указанием на значение ее в распространении современной нервности.

[КОНЕЦ]