Письмо З. Фрейда — Марте Бернайс (27.06.1882)

Вена.
Вторник, до полудня, в лаборатории

Моя милая невеста, я вырвал несколько листов из моей расчетной книжки, чтобы написать тебе во время эксперимента, который провожу. Перо я похитил с рабочего стола профессора. Коллеги думают, наверное, что я занят только экспериментами и один из них даже задержал меня минут на десять. Рядом со мной один врач для бедных исследует в лаборатории мази, не представляют ли они вред для здоровья.

Передо мной в аппарате кипят и вздымаются клубами газы, за которыми я должен начинать наблюдение.

В целом здесь все располагает к самоотречению, ожиданию. Химия состоит на две трети из ожидания; жизнь, очевидно, тоже, и самое прекрасное, что можно себе позволить, это то, что я сейчас делаю.

Твое милое письмецо пришло неожиданно и потому вдвойне желанно. Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья, ощущая в дорогих строках очаровательное смущение. Будь внимательна, девочка, наведи снова порядок в своих выдвижных ящиках, я надеюсь, — новый порядок. …Хотел еще что-то сказать, но мой изначально глупый сосед втянул меня в беседу о солях ртути. Да осудит его Бог за это.

Твое письмецо как бы компенсировало сегодняшнюю скверную погоду, оно словно солнечный луч в голубом небе, хотя на самом деле туманно и дождливо.

Почему ты думаешь, что адрес, по которому ты теперь написала письмо, бросается в глаза. Здесь это наиболее удобно, или ты думаешь, что этот адрес бросается в глаза именно в Вандсбеке? Твое письмецо (я не хочу больше говорить «очаровательное») прибыло из Берлина. Я хотел бы сказать все самые ласковые слова в твой адрес — сожалею только, что знаю их так мало.

На конверте — почтовый штемпель Гамбурга. Вандсбек так близко от Гамбурга? Ты уже видела море? Шлю ему большой привет, мы еще придем к морю вместе. Земля и море должны действовать сообща, а моя невеста должна оставаться цветущей. Разлука сделает ее еще более привлекательной.

Я так тщеславен, что хочу уважать и признавать тебя все-таки не больше, чем родину. Как это дерзко с моей стороны, если знать, что ты — любима.

Бедная Минна должна была выдумывать пять страниц длинного письма экспромтом. Что за опасные вещи написала ей Мартхен? Позволь мне все-таки знать, что пишет обо мне Эли. Это должно быть довольно забавно.

Ты делаешь меня ленивым, Мартхен. Я работаю в течение дня, но вечером я совершенно не способен даже книгу посмотреть. Поэтическими произведениями не интересуюсь. Потому что сам пережил прекрасную поэзию. Большой науке я сделаю серьезный комплимент, если скажут «Высокая наука, я остаюсь Вашим покорным слугой, Вы внушаете мне глубокое благоговение, но, не сочтите меня безнравственным, Вы никогда не смотрели на меня по-дружески, никогда не говорили мне утешительных слов. Вы не отвечаете, когда я пишу; Вы не слышите, когда я говорю; я знаю другую Даму, которую ценю больше, чем Вас, и она стократно вознаграждает меня за служение ей. У нее только один слуга, не тысячи, как у Вас. Вы поймете, что теперь я посвящаю себя невзыскательной, милостивой Даме. Вспомните меня добром, я снова вернусь. Я должен писать Марте». Но все будет выглядеть по-иному, лучше, если смогу ежедневно видеть мою Мартхен и говорить с ней.

Обе Дамы (и Наука, и Марта) смогут тогда мирно уживаться, ладить друг с другом, и гордая, неприступная Дама должна будет уступить другой — ласковой и скромной, чтобы направлять путь и вознаграждать.

Вчера я был у своего друга Эрнста фон Флейшля [1], которого я до сих пор не представил тебе. Раньше я во всех отношениях завидовал ему. Теперь у меня есть преимущество. Он десять или двенадцать лет был помолвлен; она была, его ровесницей и готова была сколько угодно ждать его, а он поссорился с нею по неизвестным мне причинам.

Эрнст — отличный человек, по натуре и воспитанию он принадлежит к числу лучших. Его физическое совершенство, развитое упражнениями, сочетается с глубоким умом и многообразными дарованиями.

Красивый, благородный, наделенный всеми талантами и прилежанием, имевший оригинальное суждение о большинстве вещей, он был моим идеалом. Когда мы стали друзьями, я искренне радовался его достоинствам. На этот раз поделился с ним мнением об одном памфлете, а он учил меня японской игре «Гоу». Он поразил меня тем, что изучает санскрит. Я обещал держать это в тайне, но сразу же знал, что раскрою Марте эту тайну, как и другие, более важные.

Я думал о друге, который превосходит меня во многих отношениях, и меня вдруг пронзила мысль, как он мог бы поступить с такой девушкой, как Марта, какое сияние он мог бы придать такому алмазу, как Марта? Ведь ты уже привела в восторг наш бедный Каленберг. И Альпы, и водный путь в Венецию, и великолепие собора святого Петра в Риме меркнут по сравнению с тобой. Наверное, это прекрасно — ощущать значимость и влияние любимого, такого мужчины, как Эрнст, у которого немало преимуществ предо мною. И возможно, девять лет ее счастливой жизни резко контрастировали бы с девятью годами моего скромного бытия. Но я умею ждать, и Бог вознаградил меня, послав такое сокровище, как ты, Марта. Я испытал настоящее мучение, живо представив себе, как легко могла бы случиться твоя встреча с Эрнстом. Ведь он ежегодно проводит два месяца в Мюнхене, вращается в обществе образованных людей. Его вполне могла бы увидеть Марта, например, у своего дяди[2] . Хотел бы я знать, какое впечатление произвела бы на него она.

Затем я отбросил прочь мрачные плоды своего воображения. Мне стало ясно, что я не уступлю свою возлюбленную, если даже она поступит неверно по отношению ко мне. Часть счастья, от которого Марта добровольно отреклась в час нашей помолвки, мы еще наверстаем. Девушка должна обещать оставаться довольно долго молодой, бодрой и свежей, и даже спустя девять лет так прелестно удивляться всему новому и прекрасному, как она это делает теперь.

Надеюсь, Марта все-таки не уйдет с головой в домашние заботы, ведь Марта — не Лизетта[3].

Должен ли я в будущем иметь нечто лучшее, если заслужу? Мечтаю только об одном: Марта станет моею.

Сердечный привет моей дорогой от Зигмунда.