Письмо З. Фрейда — Марте Бернайс (30.06.1884)

Вена,
понедельник

Моя любимая невеста!

Я так рад, что мы будем одни и ты ни в чем больше не можешь упрекнуть себя, если действительно ждешь меня. Я так счастлив в ожидании прекрасных дней, которые мы проведем друг с другом. Знаю, тебе хочется прервать меня: мол, не нужно ничего ожидать, чтобы не разочароваться. Но, Мартхен, это ведь зависит только от нас, насколько чудесными окажутся эти дни… Не от погоды, не от настроений других, не от плохих или хороших известий, которые могут прийти.

Я не хочу ничего иного вынести из этого путешествия кроме уверенности, что ты полностью принадлежишь мне, убеждения, что в наших отношениях больше самой любви, чем ее оценок.

Ретроспективный взгляд, который тебе свойствен, так оправдан. Действительно, я всегда любил тебя значительно больше, чем ты меня. Или, собственно говоря, пока мы каждый в отдельности не пришли к осознанию нашей любви, ее сущности, «примум фальсум», как сказал бы логик, до тех пор я себя как бы навязываю тебе, а ты принимаешь меня без особой склонности и симпатии. Но это все будет преодолено.

Уверен, что все наконец изменится к лучшему. Ты знаешь, мне говорят, что я обладаю искусством каждый раз вызывать в тебе раздражительность. Говорят, что между нами всегда — поединок, борьба и что ты ничего не сделаешь ради меня. Говорят, что мы слишком разные и принимаем за любовь лишь желание любить. Говорят, что мы — люди, которые хотят любить и быть любимыми, несмотря на то, что обстоятельства жизни у нас разные. Но после всех суровых слов, услышанных мною, я должен признаться себе, что люблю тебя. Никто из моих немногих сторонниц не понял твою сущность, которая в том и состоит, что ты предназначена мне судьбою.

Ты говоришь, я не оказываю на тебя никакого влияния. Я считаю тебя развитым и гармоничным человеком. Но ты бываешь сурова и чопорна со мной, а у меня нет никакой власти над тобой. Ты стала мне еще дороже, несмотря на твое непослушание. И я почувствовал бы себя очень несчастливым, если мы распростимся с тобою вновь на тринадцать месяцев, как тогда в начале улицы Альзер [1] . Тогда моя надежда была крошечной, но я казался себе солдатом, приставленным к забытому часовому. Наше желание быть вместе тогда охладело. Но я все-таки должен был остаться победителем, хотя не знал множества нежных слов, которые помогли бы исполнить мои желания. Но я заметил, что и в твоих глазах кое-что значу. Упрямство и замкнутость, на которые ты сама часто сетовала, прекратятся, если мы будем вместе.

С тех пор я стал другим. Многие душевные раны закрылись, иные стали глубже. Ты знаешь, во мне проснулись упорство и самоуважение. Год назад я еще не знал в себе этих качеств. Поэтому мне не хочется больше откладывать радости. Искреннее согласие с тобой необходимо мне для новой работы.

Однако возникает легкое сомнение. Любишь ли ты меня так же горячо, как прежде? Человека, которого столько времени не видела, не слышала его голоса, его суждений, которые постоянно вызывали твою гордость? Человека, который давно не был рядом с тобою? Не найдешь ли ты, что этот образ не соответствует нынешнему, что твое представление обо мне уже иное, чем год или два года назад? Слова «нет» я не переживу. Я жду тебя с нетерпением. Ведь ждать -это моя судьба, как и твоя. Ждать спокойно и преданно, ждать, волнуясь и борясь. Собственно, различие не так уж и велико по сравнению с многообразием тех способов, с помощью которых мы отстаиваем свое право на счастье.

…Еще четырнадцать дней ожидания. О дальнейшем я и не думаю. Минувшие годы уже как бы закрыты завесой времени. Я так люблю тебя и хочу услышать, что тоже любим тобою.

Я хочу прожить предстоящие четыре недели, не принося их в жертву будущему, как раньше. Эти четыре недели и есть само будущее.

Здорова ли ты, мое милое дитя? Я здоров, как никогда, и теперь не перегружен работой. Я должен поразмыслить, чем заниматься эти четырнадцать дней.

Мне поручили написать статью для газеты и вести постоянные наблюдения за больными. Я осматриваю их в отделении больницы.

Нет ли в моем письме чего-нибудь, что огорчило бы тебя, моя дорогая Мартхен? Ты скажи мне об этом.

Твой Зигмунд.