Письмо З. Фрейда — Марте Бернайс (08.11.1885)

Париж

Любимая, сокровище мое!

Сознаю, что не писал тебе целую вечность. Получил твою открытку, где ты сообщаешь, что снова живешь с мамой и хотела бы услышать обо мне. И вот я взялся за перо.

Несмотря на обилие всяких мелочей, важнейшим для меня является то, что теперь я наконец преуспеваю в работе, хотя и очень постепенно, но все-таки продвигаюсь вперед и прилагаю серьезные усилия.

Правда, вчера были совсем другие причины, почему я не писал тебе. Вчера я был в театре и восхищался знаменитой Сарой Бернар. Немного устал. Спектакль шел с восьми до полпервого ночи. К тому же еще страшная жара. И все это надо было вынести. Но спектакль стоил и не таких усилий.

С чего начать свой рассказ об этом событии? В театре я был вместе с моим русским коллегой. Наши билеты стоили четыре франка за каждое место. Правда, места были неудобными и, главное, так тесно, что наверное, даже в гробу просторнее и удобнее. Зато видно и слышно отлично. Спектакль начался, как я уже сообщил тебе, в восемь часов. В нем пять действий и восемь картин. После первого действия жара настолько усилилась, что, казалось, все вокруг раскалено.

К концу спектакля было невыносимо душно. Это все стиль здешней жизни: давать театральное представление не меньше чем на четыре-пять часов и принимать пищу пять-шесть раз.

Ну, это пустяки. Главное, спектакль доставил огромное наслаждение. Он смотрится с таким потрясающим интересом, что усталость исчезает сама по себе. В антракте мы вышли на улицу. Погода была жаркая, но можно было выпить пиво, закурить сигару или съесть апельсин. Возвратились в театр после антракта мы слишком рано, и потому нам пришлось вновь испытать все муки пекла.

Не могу найти слов, чтобы выразить восторг, который вызвал в моей душе спектакль «Теодора» (правда, некоторые уже готовы говорить «Дора», наверное, потому, что слово созвучно с термидором, Эквадором и тореадором). Роскошные декорации, великолепие византийских дворцов, пожар в городе, шествие вооруженных людей — все запоминается, все оставляет неизгладимое впечатление. Мне кажется, вряд ли кого оставил равнодушным этот спектакль.

Сама Теодора — знаменитая императрица, супруга Юстиниана — первоначально занималась балетом и была танцовщицей. Но как ни интересна история ее поисков, в пьесе она показана преимущественно просто женщиной, с ее женскими достоинствами и страстями. Французы любят такие упрощения многогранности характеров, достаточно вспомнить одну из героинь Виктора Гюго — донну Солль. Теодора любит юного патриция с его идеалами республиканца. Любит искренне и страстно, далеко не всегда встречая взаимность. Драматизм заключается в том, что возлюбленный Теодоры бросает ей в лицо (правда, уже в конце пьесы), что она не в его духе.

Но как играет Сара Бернар! После первых же ее слов, произнесенных глубоким, грудным голосом, мне показалось, что я знаю ее давным-давно. Никогда мне не приходилось видеть актрису, которая бы так потрясла меня! Она вела почти весь спектакль и играла божественно. В первой картине, лежа на императорской софе, она давала аудиенцию, выразительным властным жестом приглашая к беседе и великодушно относясь к впавшему в немилость Белизару, одному из персонажей пьесы. Во второй картине Теодора посещает свою кормилицу. Причем остается неопознанной старой няней-кормилицей, которая теперь работает в зверинце сторожем. Теодора любуется тигром и вообще ощущает радость жизни. Потом она помогает бывшей кормилице чистить лук и разделяет ее скромный обед. Затем она встречается в саду со своим возлюбленным. Это сюжет третьей картины. В четвертой мне особенно запомнилась небольшая сцена, когда она появляется вместе со своим супругом-императором, свирепым и трусливым тираном. Она гневно бросает ему упрек, что он еще больший комедиант в жизни, чем она.

Кульминация сценической интриги, когда возлюбленный героини пьесы вместе со своим другом проникают во дворец под покровом ночи с тайным замыслом убить императора. Теодора внезапно закрывает двери, как только друг Андреаса переступил порог. Таким образом она хочет спасти любимого от неизбежных пыток в том случае, если он будет схвачен стражей. Она требует, чтобы он ушел, иначе его могут судить как заговорщика и подвергнут мучениям, чтобы выведать, с кем он был в ту ночь. Она стремится внушить ему, что опасается за его жизнь и подсказывает ему путь спасения. Он отвергает ее заботы и требует от нее только одно-единственное: убить его, в противном случае грозится обо всем рассказать императору. Далее все развивается по законам мелодрамы: друг Андреаса, возлюбленного Теодоры, вынуждает ее проколоть его сердце золотой шпилькой императрицы. В пятой картине она вновь встречается со своим любимым, но при трагических обстоятельствах: на похоронах его друга. Андреас клянется беспощадно отомстить убийце, то бишь Теодоре. Когда она — в следующей сцене — появляется в ложе цирка вместе с императором, к ним неожиданно врывается какой-то мужчина и осыпает императорскую чету страшной бранью и проклятиями. Он тут же схвачен с поличным и должен пасть ниц перед ними, прежде чем его предадут суду. Это, конечно, Андреас. Затем мы видим Юстиниана, дрожащего в своем дворце от страха, — ведь в городе начались волнения. Андреас бежит из-под стражи и поднимает мятеж в городе. Но Белизар побеждает, снова водворяет в тюрьмы заключенных. В городе бушует пожар. Между тем подозрения императора относительно Теодоры усиливаются. Теодора же от своей няни узнает, что та укрыла Андреаса, раненного в цирке, и помогла бежать ему. С помощью старой кормилицы она встречается с Андреасом, выслушивает его презрительные упреки и дает ему волшебный напиток, приготовленный няней. Первоначально, оказывается, этот напиток предназначался Юстиниану, чтобы император стал уступчивым и гибким. Но в последний момент напитки случайно перепутали, в руках Теодоры оказался яд, о чем она, естественно, и не подозревала. Сын кормилицы, приговоренный тираном к смертной казни, хотел таким образом отомстить ненавистному императору. Андреас умирает. Теодора горько оплакивает возлюбленного. В это время появляются несколько придворных, склонившись в молчаливом поклоне. Теодора, устремив взгляд к небу, твердо произносит: «Теперь и я хочу умереть». Палач, находившийся среди придворных, услужливо предлагает ей шелковый шнур и накидывает петлю на ее горло.

Таков вкратце сюжет пьесы. Но не все в ней трагично. Есть фрагменты, которые пронизаны простодушным юмором и весельем. Я никогда не видел ничего более комического, чем то, что творила на сцене Сара Бернар во второй картине. Она играла в простом бедном платье, когда, неопознанная, навещала свою няню. Я ни капли не преувеличиваю, когда говорю, что все, решительно все в ней дышало жизнью и очарованием. Ее просьбы, даже ее лесть по отношению я няне вызывали в зале добрую улыбку и смех. Просто невероятно, как виртуозно владеет она и голосом, и каждым жестом, наклоном, движением, когда играет свою роль. То она воплощение царственности и страдания, то очаровательной грациозности и нежности. Думаю, она и в жизни не может быть иной, чем на сцене. Обаяние и искренность — всегда в ее облике и поведении.

За удовольствия всегда приходится платить. Я заплатил… мигренью. Уже не первый раз. И теперь решил бывать в театре пореже и при условии, что билет не дороже пяти-шести франков. Я находился в обществе русского врача Кликовича, ассистента профессора Боткина. Кликович — бойкий, хитроватый, любезный молодой человек. Ему я обязан всякими практически полезными познаниями. Он, к примеру, показал мне бистро, где можно получить за тридцать сантимов то же самое, за что в кафе платишь шестьдесят. Еще одно благое дело на счету Кликовича. Он отвел меня в ресторан, где выбор блюд больший, чем в других местах. К тому же в этом ресторане можно в два раза больше съесть и выпить, чем в соседнем дувале, да еще и сэкономить двадцать сантимов на каждом обеде и ужине. Я еще больше преуспел бы в экономии денег, если бы вместо пива пил вино, тогда пришлось бы платить лишь один франк шестьдесят сантимов вместо двух франков.

Сегодня, в воскресенье, планировалась экскурсия в Версаль. Но, пожалуй, я дам отдых своей голове, а заодно и кошельку. С другим моим знакомым, тоже русским, который пригласил меня сегодня на чашку чая, я собирался посетить несколько лекций. В пятницу мы были в гостях у М. Аллопо [1] , молодого ученого, с которым встретились в амфитеатре и там познакомились. Тогда я представился господам, но о приеме речи не шло. Кругом слышались возгласы театральной публики: «Очаровательно, прекрасно!», что вовсе не соответствовало действительности.

Потом я съездил в Вену и познакомился там ;о специалистами, с которыми намерен работать в будущем. Я очень стремился завязать эти контакты, а кроме того, сэкономил немного на билетах. Что касается здешней духовной атмосферы, то могу сказать, что те молодые иностранцы, с которыми я познакомился здесь, в Париже, думают примерно то же, что и я, о так называемой приветливости и радушии французов.

Ну, теперь, кажется, достаточно хроники моей жизни. Забыл сказать: я получил очень милое письмо от Долфи. Теперь, когда я все же справился со всеми новыми фактами и событиями моей жизни во Франции, мне вновь хочется писать тебе, общаться с тобою. Надеюсь получить от тебя подробное, обстоятельное письмецо.

Сердечно приветствую тебя твой всегда верный Зигмунд.