Ночь в Вене
«За эти несколько недель холодной и темной погоды я перестал работать по вечерам и так и не начал снова. Недостаточное освещение мешает мне получить удовольствие от работы и даёт мне достаточный предлог для того, чтобы её прекратить. Моя мотивация к работе заглохла или подавлена. Напряженное ожидание того, что случится с этим миром слишком тяжело.
Вскоре после твоего отъезда единственный сын моей сестры, которому было 20 лет, погиб. Это горе невозможно описать…».
Фрейд отложил перо в сторону. Пальцы онемели окончательно. Из-за дефицита дров, на треть загруженной печки еле-еле хватало для обогрева спальни, в которой сейчас, укрывшись двумя одеялами спали Марта и Анна. Температура в кабинете не сильно отличалась от уличной. Он посмотрел на часы. Четверть четвертого. Засунув руки в карманы толстого шерстяного пиджака, Фрейд встал и подошел к промерзшему окну. До недавнего времени он с легкостью расправлялся с любым намеком на бессонницу. Насыщенная работой мысли жизнь этому способствовала. Творчество было лучшим из известных ему лекарств. Но эта неделя стала мучительным исключением – смерть все же пришла в его семью…
С улицы послышался щемящий душу крик, а за ним надрывный плач. Он поморщился. Нет, к этому нельзя привыкнуть. Город вслед за всем человечеством сползал к какой-то неотвратимой пропасти, а женская скорбь лишний раз давала понять, что движение идет в верном направлении. Фрейд хорошо запомнил все этапы этого движения. Был его невольным свидетелем и участником. Сперва всеобщее воодушевление и праздные разговоры о неминуемых победах над подлым врагом. Огульные бравады политиков и вторящих им дураков. Последовавшие за этим помпезные военные сборы. Он хорошо помнит, как улицы Вены заполнили тысячи неуклюжих новобранцев – многие еще вчера выпускники местного университета. Затем новый призыв. За ним следующий, а потом. Потом, после первых новостей с полей, с оглушительной очевидностью стало понятно, что большая часть тех смущенно улыбающихся юнцов с застывшим в глазах вопросом, никогда не вернутся в родной город. Их тела станут отменным кормом для творений изощренной военной мысли. Постепенно Вену пронизала неопределимая пустота, питающаяся любой новостью о событиях c фронта. В какой-то момент город превратился в безжизненный загон, а оставшиеся жители в необъявленных узников, безвольно слоняющихся по его улицам. Вопли и плач стали неотъемлемой повседневностью, и отнюдь не всегда это были женские слезы. Буквально на днях начался новый период. С фронта вернулись слепые, безногие, безрукие, искалеченные огнем, рассеченные железом, разъеденные ипритом и хлором. Ненужные, сломанные игрушки безразличной власти. Пешки, которым Его Величество Случай сохранил жизнь. Среди них было много тех, кого он видел на сборах в четырнадцатом и пятнадцатом. Калеки растекались по городу, многие оставались на улицах, просили милостыню, умирали от голода и холода. И всему этому не было видно конца.
Фрейд вернулся к столу, выдвинул левый ящик и достал два прочитанных ранее письма. Верхнее было от Мартина. Сын, шутя, как-бы невзначай рассказывал родителям о своем несостоявшемся «ранении» (пуля прошла в каком-то сантиметре от его головы пробив каску). Глубоко вздохнув, он вынул второе письмо. Сердце сжалось. Фрейд отвел глаза и в который раз за эту ночь посмотрел в непроглядную темноту окна. В письме сообщалась о смерти единственного сына его младшей сестры Розы – двадцатилетнего Германа Графа. Убит, на итальянском фронте. Там же где голова его Мартина на десяток миллиметров разминулась с путевкой в Вечное ничто.
Фрейд отложил конверты в сторону, пододвинул к себе незаконченное письмо и, не задумываясь, продолжил:
«Война топчет в слепой ярости всё, что попадается на её пути, как будто после того, как она пройдет, не суждено быть будущему и доброй воле между людьми. Она разрывает все узы сотрудничества между борющимися народами и угрожает оставить в наследство озлобление, что надолго сделает любое обновление таких связей невозможным. Только сейчас и именно сейчас, каждый из нас может понять очевидную истину: государство запретило личности совершать правонарушения не потому, что оно желало покончить с этим, а потому, что оно желает монополизировать это право, как соль или табак.
Если война в ближайшее время не закончится, то это просто убьет всех нас».
Немного помедлив, он поставил точку, затушил начинающую умирать свечу и вышел из кабинета.
До конца войны оставался год. Ее итогом станут невообразимые когда-либо ранее 10 000 000 погибших и новый, бешеный виток совершенствования технологий массового истребления. Фрейд пережил всего лишь первый акт великой бойни XX века. Самое жуткое будет впереди.
