Фрейд З. Психическое лечение (Лечение души) (1890)

Они не могут умственно работать вследствие головной боли или недостатка внимания; глаза у них болят при чтении, ноги устают при ходьбе, испытывают тупую боль или немеют; пищеварение расстроено, благодаря тягостным ощущениям, отрыжке либо желудочным спазмам; испражнение не совершается без помощи; сон нарушен и т. д.

Библиографический индекс:	1890a
Библиографическое название:	Psychische Behandlung (Seelenbehandlung).
Существующие переводы на русском языке:	1. Якобзон (1907)  2. Боковиков (2008)
Источник (нем.):	Die Gesundheit: Ihre Erhaltung, ihre Storungen, ihre Wiederherstellung, hrsg. von R. Kossmann und J. Weiss, Bd. 1, Stuttgart, Berlin, Leipzig: 1890;
Источник (рус. наст.):	Коссман Р., Вейсс Ю. (составители) Здоровье. Его сохранение, расстройства и восстановление. Настольная книга для семьи. Том I. 1-й полутом. Спб: Брокгауз и Ефрон, 1907. стр. 410-424.
Перевод с немецкого (наст.):	Якобзон Л.Я. (под ред.)
Редактор:	Алейников С.В.
Последняя редакция текста:	Last updated: 3 октября, 2024 at 14:50 пп
Заметили ошибку? Дайте нам знать, нажав на клавиатуре комбинацию клавиш CTRL + Enter

Примечание Алейникова С.В. 

Публикуемая работа взята из первого полутома переводного многотомного сборника: «Здоровье, его сохранение, расстройство и восстановление. Настольная книга для семьи» издаваемого в Санкт-Петербурге в период с 1907 по 1910 год. Это один из самих ранних трудов Фрейда, который был переведен на русский язык в начале века. Напомню, что на немецком языке статья «Психическое лечение» вышла в 1890 году.
Текст полностью вычитан и очищен от дореформенной орфографии. В отдельных местах в квадратные скобки добавлены оригинальные немецкие слова для оценки правильности перевода. 

Перевод под редакцией Л.Я. Якобзона достаточно точный и ничем не уступает современному переводу от А.М. Боковикова, а в отдельных местах даже превосходит его.

Для наглядности данная статья Фрейда сопровождена иллюстрациями из книги  Х. Дж. Белла «Гипнотизм и лечение магнетизмом» (1907).

 

[Фрейд З. Психическое лечение (Лечение души)]

Психе есть греческое слово и в переводе на русский язык означает душа [1]. Следовательно, психическое лечение означает лечение души. Можно было бы, следовательно, думать, что под этим подразумевается лечение болезненных проявлений душевной жизни. На самом деле, однако, под психическим лечением подразумевают лечение душевных или физических расстройств такими способами, которые прежде всего и непосредственно влияют на духовную сторону человека.

[1]. Переводчик немного переборщил с адаптированием своего текста. Безусловно, в оригинале речь про немецкий язык — прим. Алейникова С.В.

К таким средствам относится прежде всего слово, которое составляет главное орудие психического лечения. Профан с трудом поймет, что болезненные расстройства тела и души могут быть устраняемы «простым» словом врача. Ему покажется, что его хотят заставить верить в колдовство. Да оно, пожалуй, отчасти и так; наши слова суть не что иное, как колдовство в бледном отражении. Но мы должны начать издалека, для того, чтобы объяснить, каким образом наука стремится возвратить слову, по крайней мере, часть его прежней волшебной силы.

Даже научно образованные врачи только в новейшее время научились ценить значение психического лечения. Это нетрудно объяснить, если припомнить ход развития медицины в последние пятьдесят лет. После довольно бесплодной эпохи зависимости от так называемой натурфилософии медицина, под благотворным влиянием естественных наук, сделала громадные успехи, как наука и как искусство. Она выяснила, что организм состоит из микроскопически малых единиц (клеток), изучила физическую и химическую сторону отдельных жизненных отправлений (функций), научилась различать видимые и осязательные изменения частей тела, которые обусловливаются различными болезненными процессами. С другой стороны, она отыскала признаки, на основании которых мы можем распознать еще при жизни болезненные процессы, совершающиеся в глубине тела. Медицина открыла далее множество живых возбудителей болезней и чрезвычайно понизила опасности, связанные с тяжелыми операциями. Все эти успехи и открытия касались только физической стороны человека. Вот почему, в силу хотя и неправильного, но легко понятного хода мыслей, интерес врачей ограничивался физической стороной; душевную же жизнь они охотно предоставили изучению философов, к которым относились презрительно.

Правда, современная медицина часто имеет повод считаться с несомненною связью, существующею между нашей физической духовной жизнью; но при этом она всегда и неизменно утверждает, что духовная сторона определяется физическою и зависит от неё. Так, указывали, что наши психические отправления связаны с существованием нормально развитого мозга, получающего надлежащее питание, и что при каждом заболевании мозга наступают расстройства психических функций; что, вводя ядовитые вещества в кровообращение, мы можем вызвать определенные состояния душевного расстройства, или, в частности, что мы можем влиять в целях эксперимента на сновидения спящего, изменяя раздражение.

Соотношение между телесным и духовным (у животного, как и у человека) есть одна сторона взаимодействия; другая же сторона его — влияние духа на тело — в прежнее время мало удостаивалась внимания врачей. Они боялись признать за душевною жизнью известную самостоятельность, как будто бы этим утрачивалась связь с научною почвою.

Такое одностороннее направление медицины и ограничение физической стороной в последние 15 лет постепенно изменилось, и к этому изменению непосредственно привела врачебная практика. Дело в том, что есть множество легких и трудно-больных, которые своими страданиями и жалобами предъявляют большие требования к искусству врача. А между тем мы не можем отыскать у них видимых признаков болезненного процесса ни при жизни, ни после смерти, невзирая на все успехи методов исследования научной медицины. Одна группа этих больных поражает многочисленностью и разнообразием болезненных симптомов. Они не могут умственно работать вследствие головной боли или недостатка внимания; глаза у них болят при чтении, ноги устают при ходьбе, испытывают тупую боль или немеют; пищеварение расстроено, благодаря тягостным ощущениям, отрыжке либо желудочным спазмам; испражнение не совершается без помощи; сон нарушен и т. д. Все эти страдания могут быть одновременно или наступают одно за другим. Но очевидно, что во всех случаях мы имеем дело с одной и той же болезнью. При этом симптомы болезни часто меняются, сменяют и заменяют друг друга. Один и тот же больной, который сегодня не мог работать вследствие головных болей, но обладал довольно хорошим пищеварением, может на следующий день не чувствовать головной боли, но зато плохо переваривает большую часть блюд. Иной раз с переменою образа жизни он сразу избавляется от всех страданий. Так, во время путешествия он чувствует себя прекрасно и переносит всякую пищу без вреда; по возвращении же домой ему, быть-может, приходится ограничиваться простоквашей. У иного больного болезнь — напр., боль или паралитическая слабость — внезапно меняет сторону тела, перескакивает справа на соответственную область тела левой стороны. Но у всех больных этого рода мы можем ясно заметить, что симптомы болезни находятся под влиянием возбуждения, душевных волнений, забот и т. д., и что они точно также могут исчезать, уступая место полному здоровью и не оставляя никаких следов даже после долгого существования.

Наблюдения врачей показали, наконец, что, подобные лица не могут считаться желудочными или глазными больными и т. п., а что на них нужно смотреть как на страдающих общим расстройством нервной системы и соответственно этому лечить. Исследование головного мозга и нервов у подобных больных до сих пор не открыло каких-либо видимых изменении, а, судя по некоторым чертам картины болезни, трудно даже ожидать найти в будущем, при помощи более усовершенствованных методов исследования, такие изменения, которые могли бы объяснить болезнь. Эти состояния называют нервностью (неврастенией, истерией) и рассматривают их как простые «функциональные» страдания нервной системы. Впрочем, посмертное исследование головного мозга не открывает также ничего видимого при многих других более стойких нервных страданиях, а равно при тех заболеваниях, которые выражаются одними только психическими симптомами (навязчивые идеи, бредовые идеи, сумасшествие).

Врачам предстояло изучить природу, и происхождение болезненных явлений у этих нервных субъектов или невротиков. При этом сделано было открытие, что, по крайней мере, у некоторых больных этой категории симптомы болезни зависят от измененного влияния их душевной жизни на тело; что, стало-быть, ближайшая причина расстройства кроется в психической жизни. Каковы более отдаленные причины этого расстройства и действующие на душу, которая, со своей стороны, влияет на тело, это — другой вопрос, который мы здесь оставим в стороне. Но врачебная наука увидела в этом обстоятельстве точку опоры и повод отнестись с полным вниманием к пункту, который до сих пор оставался в пренебрежении, — к взаимодействию между душою и телом.

Только изучая болезненные уклонения, мы начинаем понимать нормальные явления. Относительно влияния психической стороны на тело многое было известно уже раньше, но только теперь оно получило надлежащее освещение. Самый обычный пример влияния души на тело, в котором каждый из нас может ежедневно убедиться, дает нам так называемое «выражение душевных движений». Почти все душевные состояния человека выражаются в напряжении и расслаблении его лицевых мышц, в установке глаз, кровонаполнении кожи, действии голосового аппарата, позах и особенно в положении рук. Эти сопутствующие телесные изменения большей частью не приносят человеку никакой пользы, а часто, наоборот, не соответствуют его цели, именно когда он желает скрыть от других то, что происходит в его душе. Но, вместе с тем, они служат для других надежными признаками, по которым можно заключить о душевных процессах, и которым мы даже больше доверяем, чем произносимым при этом словам. Если есть возможность подвергнуть человека во время его душевных отправлений более точному исследованию, то мы откроем еще другие телесные последствия: изменения сердечной деятельности, изменения в распределении крови по телу и т. п.

При известных душевных состояниях, которые называют «аффектами», участие тела так очевидно, так велико, что, по мнению некоторых исследователей души, сущность аффектов только и заключается в этих телесных выражениях их. Кто не знает, какие резкие изменения в выражении лица, в кровообращении, в отделениях [Absonderungen] [2],

[2]. Речь об «экскреции» — прим. Алейникова С.В.

в возбудимости произвольных мышц, совершаются под влиянием, напр., страха, гнева, душевной боли, полового экстаза. Менее известны, но столь же верно установлены другие телесные действия аффектов, которые не принадлежат уже к выражению их. Состояния продолжительного аффекта мучительного или, как говорят, «депрессивного» [«depressiver»] характера, каковы: горе, забота, печаль, в общем понижают питание тела, вызывают поседение волос, исчезание жира и болезненное изменение стенок кровеносных сосудов. Наоборот, под влиянием радостных возбуждений, «счастья» все тело расцветает, и человек точно молодеет; появляются даже прямо признаки юности. Сильные аффекты находятся, очевидно, в тесной связи с сопротивляемостью заразным болезням. Врачам хорошо известно, например, что лагерные болезни и кровавый понос (дизентерия) сильнее свирепствуют в побежденной армии, нежели среди победителей. Аффекты и притом почти исключительно депрессивные [depressiven] часто сами по себе уже служат причиною заболеваний нервной системы с видимыми анатомическими изменениями, так же, как и заболевания других органов. При этом нужно предположить, что данное лицо уже раньше обладало скрытым предрасположением к этой болезни.

Существующие болезненные состояния могут резко изменяться, большей частью к худшему, под влиянием бурных аффектов. Бывает, однако, и так, что сильный испуг, неожиданное горе производят какой-то особенный переворот в организме, который действует благотворно на болезненное состояние и даже излечивает его. Не подлежит, наконец, никакому сомнению, что продолжительность жизни может быть значительно сокращена под влиянием депрессивных аффектов, и что сильный испуг, жгучее огорчение или стыд может внезапно положить конец жизни; замечательно, что такой исход может быть также следствием неожиданной сильной радости.

Аффекты в тесном смысле слова имеют чрезвычайно тесное отношение к физическим процессам. Но, строго говоря, все душевные состояния, даже те, которые мы привыкли считать «мыслительными процессами», в известной мере «аффективны», и ни одно из них не свободно от телесных выражений, ни одно из них не лишено способности видоизменять физические процессы. Даже при спокойном ходе «представлений», соответственно содержанию этих представлений посылаются гладким и поперечно-полосатым мышцам возбуждения, которые мы можем сделать ясными, усиливая их. В этом кроется ключ к объяснению некоторых странных явлений, признаваемых за «сверхъестественные». Так, напр., так называемое «угадывание мыслей» объясняется маленькими непроизвольными мышечными движениями, которые производит «медиум» во время опытов, когда, например, заставляют его водить себя, чтобы отыскать спрятанный предмет; все это явление скорее следовало бы назвать обнаружением мыслей [Gedankenverratens].

Процессы воли и внимания точно также могут в сильной мере влиять на телесные процессы и играют большую роль при физических заболеваниях в смысле ускорения или задержки. Один великий английский врач сообщил о себе, что ему удается вызывать разнообразные ощущения и боли в любом месте тела, на котором он сосредоточивает внимание; то же самое может сказать о себе, по-видимому, большинство людей. При оценке болей, которые вообще причисляются к физическим явлениям, следует всегда принимать во внимание очевидную зависимость их от душевных условий. Профаны, которые охотно относят подобные душевные влияния к «воображению», относятся презрительно к болям вследствие воображения, от которых они отличают боли вследствие поранения, болезней или воспаления. Это совершенно несправедливо. Боль нисколько не делается меньше от того, зависит ли она от воображения или от другой причины.

Подобно тому, как боли появляются или усиливаются от сосредоточения на них внимания, точно также они могут исчезать, если отвлечь внимание. Этим наблюдением мы можем пользоваться у каждого ребенка, чтобы успокоить боль. Взрослый воин не чувствует боли от поранения в разгар битвы. Мученик совершенно нечувствителен к пыткам в экстазе своего религиозного чувства, когда все помыслы его направлены на манящую его небесную награду. Влияние воли на болезненные процессы в организме труднее иллюстрировать примерами. Но весьма возможно, что твердая решимость выздороветь или, наоборот, желание умереть не безразличны для исхода тяжких и сомнительных случаев заболевания.

Больше всего заслуживает нашего внимания душевное состояние ожидания, которое в состоянии мобилизовать целый ряд самых активных душевных сил для заболевания и для выздоровления от физических болезней. Нет сомнения, что тоскливое ожидание не безразлично для успеха. Было бы важно установить с положительностью, имеет ли оно такое же значение для самого факта заболевания; правда ли, например, что во время господства эпидемии наибольшей опасности подвержены те, кто боится заболеть. Наоборот, то состояние, которое называют полным надежды и ожиданием с верой, представляет активную силу, с которою, строго говоря, мы должны считаться при всех наших опытах лечения и исцеления. Иначе мы не могли бы объяснить себе те особенности, которые наблюдаются при действии наших лекарств и способов лечения. Особенно очевидно влияние ожидания с верой при так называемых чудесных исцелениях, которые еще по сей день совершаются на наших глазах без содействия врачебного искусства. Действительные чудесные исцеления происходят у верующих под влиянием обстановки, которая способна поднять религиозное чувство, стало-быть, в таких местах, где есть чудотворная икона, где людям является святое или божественное лицо и обещает им избавление за веру или где хранятся реликвии святого. Нужно думать, что религиозной вере, как таковой, нелегко устранить болезнь путем ожидания, потому что при чудесных исцелениях фигурируют большей частью еще другие факторы. Времена, когда ищут Божьей милости, должны иметь какие-нибудь особенные условия. Физические лишения, которым подвергает себя больной, трудности и жертвы, связанные с путешествием к святым местам, должны подготовить его к этой милости.

Конечно, это просто, но очень несправедливо: не верить подобным чудесным исцелениям и признавать их за голый обман или результат неточного наблюдения. Правда, во многих случаях такое объяснение будет, пожалуй, верно, но его недостаточно, чтобы вообще отвергнуть факт чудесных исцелений. Такие исцеления действительно бывают, случались во все времена и относятся не только к душевным страданиям, которые можно приписать «воображению», и на которые может особенно влиять обстановка путешествия к святым местам. Нет, исцелялись также болезненные состояния, вызванные «органической» причиною и перед тем не уступавшие никаким усилиям врачей.

Для объяснения чудесных исцелений нет надобности искать иных сил кроме душевных. При этих условиях не происходят какие-либо действия, которые были бы непонятны для наших познаний. И здесь все происходящее естественно. Сила религиозной веры находит подкрепление в целом ряде чисто-человеческих импульсов. Набожная вера отдельного индивидуума усиливается энтузиазмом толпы, вместе с которою он идет к святому месту. Это обаяние толпы необычайно поднимает все душевные движения отдельного человека. Там, где нет влияния толпы, его заменяет для данного лица слава, ореол, окружающий святыню, — опять-таки власть толпы. Это влияние сказывается еще другим путем. Так как известно, что милость Божья всегда удостаивает лишь немногих из массы ищущих её, то каждый из них желал бы быть отмеченным и избранным. И на помощь вере является дремлющее в каждом из них честолюбие. И там, где одновременно действуют столь многие могущественные силы, следует ли удивляться, что иногда цель действительно достигается.

Но и те, кто не веруют, не должны отказываться от возможности чудесного исцеления. Известность и влияние толпы заменяют в этом случае религиозную веру. В каждое время есть модное лечение и модные врачи, которые пользуются особенным обаянием в высших кругах общества. В этих кругах самыми сильными движущими силами души являются стремление отличиться перед другими и желание стать наравне с самыми знатными. Модное лечение обнаруживает здесь целебное действие, которое не лежит в сфере его власти. В руках модного врача, сделавшегося известным потому, что он помог какой-нибудь известной особе, обыкновенные средства действуют гораздо сильнее, чем у других врачей. Чудеса, стало-быть, творятся не только божеством, но и людьми. Разница лишь та, что эти люди, поднятые на высоту модою и подражанием, быстро тускнеют, что вполне соответствует характеру сил, выдвинувших их.

Понятное недовольство врачебным искусством, которое часто оказывается несостоятельным, быть-может, также внутренний протест против насилия научной мысли, которое напоминает человеку о неумолимости природы, во все времена, как и в наши дни, создавали замечательные условия для целебной силы как лиц, так и лекарств. Ожидание с верой наступает только в том случае, когда оказывающий помощь не врач и может похвалиться, что он ничего не смыслит во врачебной науке, и когда предлагаемое лекарство не проверено, а предлагается, напр., на основании веры народа в него. Этим объясняется обилие естественных лечебных средств и естественных лечителей, с которыми врачам приходится конкурировать, и о которых мы можем сказать с положительностью лишь одно, что они гораздо чаще вредят жаждущим помощи, нежели приносят пользу. Хотя мы в этом случае имеем основание быть недовольными «ожиданием с верой» больных, но не следует быть неблагодарными: нужно помнить, что та же сила постоянно помогает и нам в нашем врачебном, искусстве. По всей вероятности, действие каждого лекарства, которое прописывает врач, каждой операции, которую он производит, слагается из двух частей. Одну из них,_;которая бывает то больше, то меньше, и которою ни в коем случае не следует пренебрегать, составляет душевное состояние больного. Ожидание с верой, с которым больной встречает непосредственное влияние врачебного предписания, зависит, с одной стороны, от силы его собственного стремления к выздоровлению, а с другой — от доверия к сделанному шагу, следовательно, от уважения к врачебному искусству вообще и даже просто от симпатии, которую возбуждает в больном врач как человек. Иные врачи в гораздо большей степени внушают доверие больным, чем другие; больной часто чувствует уже облегчение, когда такой врач входит к нему в комнату.

Во все времена и прежде еще в большей мере, чем теперь, врачи применяли психическое лечение. И если под психическим лечением подразумевать стремление вызвать у больного душевные состояния и условия, наиболее благоприятствующие исцелению, то исторически это будет самый древний способ врачевания. Древние народы едва ли имели в своем распоряжении что-либо другое, кроме психического лечения; поэтому действие целебных напитков и все свои лечебные мероприятия они никогда не забывали подкреплять настойчивым лечение души. Известные употребления колдовских выражений, очистительных ванн, вызывание посредством оракула сновидений во время сна в храме и прочее могли оказывать целебное действие только психическим путем. Личность самого врача действовала лишь потому, что проистекала из божественного источника, так как в то время врачебное искусство находилось в руках жрецов. Следовательно, тогда, как и теперь, личность врача являлась одним из главных факторов той обстановки, которою создавалось у больного душевное состояние, благоприятное для исцеления.

Мы начинаем теперь понимать также «чары» слова. Слово — это самый важный посредник, при помощи которого один человек влияет на другого. Слово — это хорошее средство для того, чтобы вызвать душевные изменения в том, к кому оно обращено. И вот почему нет ничего загадочного, если утверждают, что чары слова могут устранять болезненные явления, в особенности такие, которые коренятся в душевных состояниях.

Всем душевным влияниям, которые оказались действительными для устранения болезней, присуще нечто неуловимое. Аффекты, действие воли, отвлечение внимания, ожидание с верой, — все эти силы, которые иной раз устраняют заболевание, в других случаях не производят никакого действия; и, тем не менее, характер болезни не может объяснить нам столь неодинаковый результат. Очевидно, все дело в различии душевного состояния данного лица, с которым должен считаться результат лечения. С тех пор как врачи поняли значение душевного состояния для лечения, они стараются не предоставлять самому больному распоряжение этим фактором но сознательно, при помощи подходящих средств, вызывают в нем благоприятное душевное состояние. Этим положено начало современному психическому лечению.

Отсюда вытекает целый ряд способов лечения, из коих одни понятны сами собою, другие же нуждаются в сложных предварительных объяснениях. Само собою разумеется, напр., что врач, который не может уже в настоящее время вызывать поклонение, как жрец или как обладающий тайной наукой, должен держаться так, чтобы внушать доверие и известную симпатию больному. Происходит, так сказать, целесообразное распределение: одному врачу удается добиваться успеха лишь у ограниченного числа больных, тогда как другие больные, смотря по степени образования и склонностям, чувствуют больше симпатии к личностям других врачей. Поэтому там, где нет свободного выбора врача, отсутствует важное условие для психического воздействия на больных.

Врачу приходится отказываться от целого ряда весьма действительных психических средств. У него нет ни власти, ни права применять их. В особенности это относится к сильным аффектам, следовательно, к самому важному способу, при помощи которого мы психически воздействуем на телесную сторону. Судьба часто излечивает болезнь при помощи очень сильных и радостных возбуждений, удовлетворения потребностей, исполнения желаний; но на этом поприще врач бессилен и конкурировать не в состоянии. Скорее в его власти вызывать для целей лечения страх и испуг; но если не считать детей, то он должен хорошенько подумать прежде, чем прибегать к подобным обоюдоострым средствам. С другой стороны, для врача не существует также всех тех отношений к больному, которые связаны с нежными чувствами. Таким образом власть врача воздействовать на психику больного с самого начала ограничивается весьма узкой сферой, так что сознательное психическое лечение не обещает никаких преимуществ в сравнении с прежним способом.

Врач может попытаться руководить волею и вниманием больного, и действительно при различных болезненных состояниях имеется достаточно поводов к этому. Врач поступит правильно, если он будет настойчиво заставлять больного, считающего себя парализованным, производить такие движения, к которым больной будто бы неспособен, или, если он откажется произвести исследование больного, который требует исследования по поводу несомненно не существующей болезни. Но эти единичные случаи не дают еще права возводить психическое лечение в особый метод лечения. С другой стороны, однако, для врача представляется возможность особенным, не предусмотренным путем оказывать глубокое, хотя и преходящее влияние на душевную жизнь своих больных и пользоваться им в целях лечения.

[ГИПНОЗ] 

С давних пор было известно, но только в последние десятилетия сделалось несомненным, что при помощи определенных нежных приемов мы можем привести человека в весьма своеобразное психическое состояние, которое очень похоже на сон и поэтому названо гипнозом [3]. Способы, которыми пользуются для производства гипноза, с первого взгляда как-будто имеют мало общего между собою. Мы можем гипнотизировать, заставляя в течение нескольких минут сосредоточенно смотреть на блестящий предмет или приставляя к уху исследуемого в течение такого же времени карманные часы, или тем, [что мы многократно проводим вблизи лица и членов [Glieder] исследуемого своими раскрытыми ладоням] [4].

[3]. Смотри специализированную статью Фрейда про Гипноз опубликованную примерно в то же время (1891 году).

[4]. Последний отрывок исправлен во время редактирования текста в 2023 году. В 1907-ом он был переведен не совсем корректно, а именно: «…что мы повторно проводим вблизи лица и членов исследуемого его рукою». В оригинале: «daß man wiederholt über Gesicht und Glieder derselben mit seinen eigenen, flach gehaltenen Händen aus geringer Entfernung streicht». Фрейд пишет о так называемом методе пассирования (фр. passes) — примечание Алейникова С.В.

 

Но мы можем достигнуть того же, если спокойно и уверенно будем повторять лицу, которое желаем загипнотизировать, что гипнотическое состояние и его признаки наступают; здесь мы, стало-быть, «внушаем» гипноз; можно также сочетать оба способа. Так заставляют данное лицо сесть, держат перед его глазами палец и заставляют пристально рассматривать его, а затем говорят: «вы устали. Ваши глаза уже закрываются, вы не можете их держать открытыми. Члены ваши отяжелели, вы не в состоянии более двигать ими, вы засыпаете» и т. д. Легко заметить, что все эти приемы имеют одну общую черту: сосредоточение внимания; в первом случае идет речь об утомлении внимания слабыми и равномерными раздражениями чувств. Каким образом простое уговаривание [Einreden] вызывает точно такое же состояние, как и прочие способы, — это еще недостаточно выяснено. Опытные гипнотизеры говорят, что описанным способом приблизительно у 80% лиц, над которыми производится опыт, удается вызвать ясное гипнотическое изменение. Но у нас нет таких признаков, по которым мы могли бы заранее угадать, кто может быть загипнотизирован и кто нет. Болезненное состояние отнюдь не представляет условия для гипноза; наоборот, нормальные люди особенно легко поддаются гипнозу, а из людей нервных часть очень трудно поддается гипнозу, душевнобольных же совсем нельзя загипнотизировать. Гипнотическое состояние имеет весьма различные степени. В самой легкой степени гипнотизированный чувствует лишь незначительное оглушение; самая же высшая степень, которая характеризуется замечательными явлениями, называется сомнамбулизмом в виду его сходства с наблюдаемым при естественных условиях снохождением. Гипноз не есть сон, подобный нашему сну ночью или искусственному сну, вызываемому снотворными средствами. Он характеризуется изменениями и психическими явлениями, которые отсутствуют при нормальном сне. [5]

[5]. Сравни с оригиналом: «Es treten Veränderungen in ihr auf, und es zeigen sich seelische Leistungen bei ihr erhalten, die dem normalen Schlafe fehlen». — прим. Алейникова С.В.

Некоторые явления гипноза, напр., изменения мышечной деятельности, имеют только научный интерес, самый же главный и важный для нас симптом гипноза кроется в отношении гипнотизируемого к своему гипнотизеру. Гипнотизированный относится к внешнему миру как спящий; стало-быть, все его чувства спят для внешнего мира; но в то же время он бодрствует в отношении лица, которое его загипнотизировало, слышит и видит только это лицо, понимает его и дает ему ответы. Это явление, которое называют rapport в гипнозе, похоже, напр., на то, как некоторые люди спят, скажем — мать, которая кормит ребенка. Оно настолько разительно [auffällig], что способно пролить свет на отношения между гипнотизируемым и гипнотизером,

Но дело не исчерпывается тем, что для гипнотизированного мир ограничивается, так сказать, гипнотизером. Помимо этого первый находится совершенно во власти последнего, послушен и верит ему; в глубоком гипнозе эта власть почти безгранична, и, между прочим, она выражается в том, что влияние психической жизни на физическую у гипнотизированного чрезвычайно повышено, что составляет характерную черту гипнотического состояния. Когда гипнотизер говорит: «вы не в состоянии двигать вашей рукою», рука неподвижно опускается; гипнотизированный очевидно напрягает всю свою силу и не может сделать движения. Когда гипнотизер говорит: «ваша рука сама движется, вы не можете её удержать», — то рука движется, и гипнотизированный, несмотря на все свои усилия, не в состоянии остановить её. Представление, которое гипнотизер своим словом вызвал у гипнотизированного, создает у него совершенно то же психофизическое отношение, какое соответствует его содержанию. В этом кроется, с одной стороны, послушание, с другой же — усиление физического влияния идей. Здесь слово действительно стало чарами.

То же самое замечается в области чувственных восприятий. Гипнотизер говорит: «вы видите змею, вы чувствуете запах розы, вы слышите самую чудесную музыку», — и гипнотизированный видит, чувствует, слышит так, как этого требует внушенное ему представление. Но откуда мы знаем, что действительно гипнотизированный испытывает все эти ощущения? Можно было бы думать, что он притворяется. Однако, в этом нет сомнения, ибо он ведет себя совершенно так, как если бы он действительно испытывал их, обнаруживает все относящиеся сюда аффекты и может даже после гипноза рассказать обо всем испытанном и пережитом; мы убеждаемся тогда, что он видел и слышал, как мы видим и слышим во сне, т.е., что он галлюцинировал. Он очевидно настолько верит гипнотизеру, что убежден, что он должен был видеть змею, если это сказал ему гипнотизер, и это убеждение с такой силой действует на его физические органы, что он действительно видит змею. Впрочем, иной раз это может случиться с людьми не гипнотизированными.

Заметим мимоходом, что такая доверчивость, какую обнаруживает гипнотизированный в отношении своего гипнотизера, встречается, помимо гипноза, в действительной жизни только у ребенка по отношению к любимым родителям. Такое же отречение от личной душевной жизни и подчинение другому лицу встречается иной раз у влюбленных. Вообще совпадение поклонения, веры и полного послушания принадлежит к характерным признакам любви.

Мы должны сказать еще кое-что по поводу гипнотического состояния. Слова гипнотизера, которые производят описанное волшебное действие, называют внушением. Этот термин привыкли употреблять и в том случае, когда имеют только в виду вызвать сходное действие. Подобно движению и ощущению, все прочие душевные отправления гипнотизированного повинуются этому внушению, тогда как по собственной инициативе он не в состоянии ничего сделать. Мы можем воспользоваться гипнотическим послушанием для того, чтобы вызвать ряд в высшей степени замечательных явлений, проливающих свет на душевный механизм. Вместе с тем, они вселяют в зрителя неизгладимое убеждение в страшном влиянии психики на тело: мы можем заставить гипнотизированного видеть то, чего нет, и запретить ему видеть то, что есть, напр., определенное лицо (так назыв. отрицательная галлюцинация). Это лицо не в состоянии заставить каким бы то ни было путем гипнотизируемого обратить на себя внимание; оно для него «точно воздух». Мы можем внушить гипнотизированному совершить известное действие только через определенное время после пробуждения от гипноза (послегипнотическое внушение), и гипнотизированный выдерживает этот срок и затем, уже в состоянии бодрствования, исполняет внушенное действие, не будучи в состоянии мотивировать его. Если спросить, почему он это сделал сейчас, то он либо ссылается на какой-то смутный импульс, которому он не мог противостоять, или он находит первый подходящий повод, тогда как истинная причина, именно сделанное ему внушение, остается для него скрытой.

Пробуждение от гипноза совершается легко по приказанию гипнотизера: «проснитесь». При самом глубоком гипнозе отсутствует всякое воспоминание о том, что переживалось во время гипноза под влиянием гипнотизера. Этот эпизод душевной жизни почти остается отрезанным от остального. У других гипнотизированных сохраняется воспоминание, похожее на сновидение. Некоторые, наконец, припоминают все, но, вместе с тем, говорят, что они находились под психическим насилием, которому не в силах были сопротивляться. Научное приобретение, которое дало знакомство с фактами гипноза врачам и психологам, очень велико. Но, чтобы оценить практическое значение этих вновь добытых фактов, следует поставить вместо гипнотизера — врача, а вместо гипнотизированного — больного. По видимому, гипноз в состоянии удовлетворить всем требованиям врача, поскольку речь идет о психическом влиянии. Гипноз дает врачу такой авторитет, каким, вероятно, никогда не пользовался жрец или волшебник; все духовные интересы гипнотизированного сосредоточиваются на личности врача. Самостоятельность духовной жизни больного исчезает, а эта самостоятельность, как мы видели, тормозила влияние психики на тело. Гипноз уже сам по себе повышает власть души над телом, притом повышает на-столько, как это бывает лишь под влиянием самых сильных аффектов.

Кроме того, внушенное в гипнозе может по желанию врача приводиться в исполнение лишь впоследствии, в нормальном состоянии (послегипнотическое внушение). Этим врачу дается в руки средство воспользоваться своей властью во время гипноза для того, чтобы вызвать у больного изменение в бодрствующем состоянии. Отсюда ясен путь для лечения путем психического воздействия. Врач приводит больного в состояние гипноза, делает ему сообразное с обстоятельствами внушение, что он не болен, что после пробуждения он не будет более чувствовать симптомов своего страдания. Затем врач будит больного и в праве надеяться, что сделанное им внушение достигнет цели. Если одного внушения недостаточно, можно ведь повторить его сколько угодно раз. 

Есть лишь одно соображение, которое могло бы удержать врача и больного от применения даже такого многообещающего способа лечения. Могло бы ведь оказаться, что гипноз приносит столько же вреда, сколько и пользы; что он оставляет, напр., у гипнотизированного стойкое расстройство или ослабление душевной жизни. Однако, имеющиеся до сих пор наблюдения дают право отвергнуть это соображение. Отдельные гипнотические сеансы совершенно безвредны, и даже часто повторяемые гипнозы в общем не причиняют вреда. Одно лишь нужно отметить: там, где условия делают необходимым постоянное применение гипноза, наступает привыкание к гипнозу и зависимость от гипнотизирующего врача, которая отнюдь не может входить в план лечения.

На самом деле лечение гипнозом представляет значительное расширение сферы врачебной деятельности и, стало-быть, прогресс врачебного искусства. Всякий страждущий может спокойно довериться гипнозу, если только последний производится опытным и добросовестным врачом. Следует лишь пользоваться гипнозом не так, как это большею частью делается теперь. Обыкновенно к этому способу лечения прибегают только тогда, когда безуспешно испробованы все другие средства, когда больной потерял надежду и впал в отчаяние. Тогда оставляют своего врача, который не умеет гипнотизировать или не занимается этим, и обращаются к чужому врачу, который большею частью ничего другого не делает и умеет только гипнотизировать. И то и другое не к выгоде больного. Домашний врач должен быть сам знаком с гипнотическим способом лечения и применять его с самого начала в подходящем случае. Гипноз там, где он вообще пригоден, должен быть поставлен наравне с другими способами лечения, а не являться крайним средством или даже быть скачком от науки к шарлатанству. Гипнотический способ лечения пригоден не только при всех нервных состояниях и расстройствах вызванных «воображением», не только применим с целью отучения от болезненных привычек (пьянство, морфинизм, половые извращения), но и при многих органических болезнях, даже при воспалениях, где есть надежда, несмотря на продолжающуюся основную болезнь, устранить наиболее тягостные симптомы её, как-то: боли, задержку движений и т. д. Выбор случаев для применения гипнотического лечения должен быть всецело предоставлен врачу.

Пора, однако, рассеять мнение, будто бы гипноз, как вспомогательное средство, означает для врача новую эру чудесных исцелений, притом в удобной форме. Есть еще различные другие обстоятельства, которые могут значительно охладить наш пыл к гипнотическому методу лечения и свести к умеренным рамкам слишком оптимистические надежды больных. Прежде всего оказывается несостоятельным основное предположение, будто бы посредством гипноза удается устранить тормозящее влияние личности больного. Оно сохраняется и уже выражается в той позиции, которую занимают больные при попытке гипнотизировать их. Если мы выше сказали, что около 80% людей поддаются гипнозу, то эта высокая цифра произошла оттого лишь, что к удачным случаям отнесены все те, где замечены хотя бы следы влияния. Действительно глубокие гипнозы с абсолютным послушанием, которые имеются в виду при описаниях, собственно редки и, во всяком случае, не так часты, как это было бы желательно в интересах лечения. Впечатление этого факта нисколько не умаляется тем заявлением, что глубина гипноза и внушаемость не идут рука-об-руку, и что часто хороший результат внушения наблюдается даже при легком гипнотическом состоянии. Но если даже признать главным элементом гипнотического состояния гипнотическое послушание, то здесь мы должны будем признать, что некоторые люди могут быть доведены лишь до известного предела послушания. Если бы удалось найти средство доводить больных до полного гипноза, то, конечно, личность больных совершенно стушевывалась бы, и мы, действительно, достигли бы идеала психического лечения. До сих пор, однако, такой шаг не достигнут, и все еще степень внушаемости зависит не столько от врача, сколько от самого больного.

Еще важнее другое соображение. Когда говорят о в высшей степени замечательных результатах внушения в гипнотическом состоянии, то часто забывают о том, что здесь, как при всех психических аффектах, мы имеем дело с отношениями величины или силы. Когда здорового человека приводят в состояние глубокого гипноза и предлагают ему откусить картофель под видом груши или внушают ему, что он видит знакомого, которому должен поклониться, то мы легко увидим полное послушание потому, что у гипнотизированного нет серьезного основания противиться этому внушению. Но при иного рода приказаниях, напр., если предложить целомудренной девушке раздеться или честному человеку украсть ценный предмет, то мы встретим у гипнотизированного сопротивление, которое может достигнуть такой силы, что он совершенно отказывается следовать внушению. Отсюда ясно,. что даже при самом удачном гипнозе власть внушения не безгранична, а обладает лишь определенной силой. Маленькие жертвы гипнотизируемый приносит, но большие он отвергает — совершенно так, как в бодрствующем состоянии; если же мы имеем дело с больным, которому внушаем забыть болезнь, то замечаем, что это для него большая, а не маленькая жертва. Правда, власть внушения состязается здесь с силою болезненных явлений, но наблюдение показывает, что эта последняя сила есть величина совсем иного порядка, чем гипнотическое влияние. Тот же самый больной, который охотно переносится в любое сновидное положение, если оно не слишком возмущает его, может оказать упорное противодействие внушению, которое требует отказа от воображаемого паралича. К тому же на практике присоединяется еще то обстоятельство, что именно нервные больные большей частью плохо поддаются гипнозу, так что на борьбу с силою болезни выступает не полное гипнотическое влияние, а только часть его.

Итак, даже полный, глубокий гипноз не обеспечивает заранее победы внушения над болезнью. Предстоит, во всяком случае, борьба, исход которой весьма часто неверен. Поэтому при серьезных расстройствах психического происхождения одного гипнотического сеанса бывает недостаточно. Но с повторением гипноза рассеивается впечатление чуда, к которому больной, быть-может, приготовился. Можно достигнуть того, что при повторных гипнозах влияние на болезнь, вначале недостаточное, будет становиться все яснее, пока не получится удовлетворительный результат. Но подобное гипнотическое лечение более какого-либо другого способа оказывается затруднительным и продолжительным.

Другая слабая сторона внушения в отношении болезни, с которою оно борется, заключается в том, что хотя внушение и уничтожает болезненные симптомы, но только на короткое время. По окончании этого срока признаки страдания возвращаются, и для изгнания их требуется повторный гипноз с внушением. Если эта история повторяется довольно часто, то обыкновенно терпение и больного и врача истощается и ведет к прекращению гипнотического лечения; это бывает и в тех случаях, где установились зависимость больного от врача и влечение к гипнозу.

Хорошо, если больной ознакомлен с этими недостатками гипнотического способа лечения и подготовлен к разочарованиям. Целебная сила гипнотического внушения не есть нечто вымышленное и в преувеличенных похвалах не нуждается. С другой стороны, легко понять, почему врачи, ожидавшие от гипноза больше, чем он мог им дать, неустанно стремятся отыскать другие способы, при помощи которых удавалось бы более решительно и более положительно влиять на психику больного. Можно надеяться, что современное сознательное психическое лечение, которое есть не что иное, как возвращение к старым методам, даст еще в руки врачей более сильное оружие для борьбы с болезнью. Более глубокое ознакомление с процессами душевной жизни, начало которому положили гипнотические опыты, укажет средства и пути к этому.

[КОНЕЦ]