Фрейд З. [Случай Шребера] Психоаналитические заметки по поводу паранойи (Dementia paranoides), обнаруживающейся в автобиографии Шребера (1911)

На пике болезни под влиянием видений «частично имеющих ужасную природу, а частично снова неописуемого великолепия» Шребер убеждается в наступлении великой катастрофы – закате мира. Голоса говорили, что скоро будет потерян труд 14 000-летнего прошлого, земле осталось существовать всего на всего 212 лет; под конец своего пребывания в флексигской больнице Шребер считал и этот срок истёкшим. Сам Шребер был «единственным из действительно оставшихся в живых людей», а некоторые человеческие образы, которые ему ещё удавалось видеть, врача, надсмотрщика, пациентов, Шребер считал «на скорую руку, посредством чуда, слепленными мужчинами».

Библиографический индекс:	1911с
Библиографическое название:	Psychoanalytische Bemerkungen uber einen autobiographisch beschriebenen Fall von Paranoia (Dementia paranoides) [Schreber]
Варианты перевода на рус. яз.:	1. Психоаналитические заметки по поводу паранойи (Dementia paranoides), обнаруживающейся в автобиографии Шребера (Николаев В.И., 2003) — наст. 2. Психоаналитические заметки об одном автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoides) (Боковиков А.М., 2006) 3. Психоаналитические заметки об одном случае паранойи (dementia paranoides), описанном в автобиографии (Панков С. 2006) 4. Психоаналитические заметки об автобиографическом описании случая паранойи (dementia paranoides) (перевод с анг. Из-во Родина, 2021) 5. Психоаналитические замечания об автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoides) (Бочкарёва М.М., 2021).
Источник (нем.):	In: Jahrbuch fur Psychoanalytische und Psychopathologische Forschungen, Band 3, Halfte 1, Leipzig und Wien, Franz Deuticke, 1911, pp. 9-68.
Источник (рус. наст.):	psychoanalyse.narod.ru
Перевод с немецкого (наст.):	Николаев В.И.
Последняя редакция текста:	freudproject.ru Last updated: 16 июля, 2024 at 17:05 пп
Заметили ошибку? Дайте нам знать, нажав на клавиатуре комбинацию клавиш CTRL + Enter

 

Примечания редакторов немецкого «Учебного издания» (Studienausgabe).

Книга Даниэля Пауля Шребера, называющаяся «Мемуары больного, страдающего нервной болезнью» вышла в 1903 году (в издательстве Oswald Mutze, Ляйпциг). Фрейдовское внимание она очевидно смогла привлечь только летом 1910 года, несмотря на то, что она и ранее интенсивно обсуждалась в психиатрических кругах. Мы знаем, что о книге Шребера, как и вообще о проблеме паранойи, Фрейд говорил с Ференци, путешествуя по Сицилии в сентябре 1910 года. А по возвращении в Вену Фрейд начал писать данную статью. В письмах от 16 декабря к Абрахаму и Ференци Фрейд пишет о её завершении. Хотя опубликована она только летом 1911 года. А «Дополнение» в виде доклада было представлено на Третьем Международном Психоаналитическом конгрессе в Ваймаре 22 сентября 1911 года и в начале следующего года опубликовано.

Фрейд довольно рано в своих психопатологических исследованиях стал уделять внимание проблеме паранойи. В письме к Флиссу, в котором встречаются серьёзные размышления на эту тему, относящиеся к 1895-1896 годам, а также в статье «Дальнейшие заметки по поводу защитных невропсихозов» (1896) Фрейд пытался придерживаться двух главных теоретических ориентаций: 1) паранойя является защитным неврозом и 2) её главным механизмом защиты является проекция. В письме к Флису, написанном 9 декабря 1899 года и представляющем для нас большой интерес, у Фрейда встречается предположение, что без возврата к ранней стадии аутоэротизма паранойя не появится.

Между датой только что упомянутого письма и публикацией истории случая Шребера простирается более десяти лет, в течении которых мы вряд ли встретим упоминание слова «паранойя» в опубликованных Фрейдом работах. Хотя в 1908 году в письмах к Юнгу и Ференци мы встречаем тезис Фрейда, который и в последующее время сохранял своё огромное эвристическое значение по этой теме, а именно, что между паранойей и вытесненной пассивной гомосексуальностью существует тесная связь. И Юнг, и Ференци согласились с идей Фрейда. Но должны были пройти три года, чтобы «Мемуары» Шребера дали Фрейду возможность впервые представить свою теорию на суд научной общественности, доказывая её достоверность подробным анализом бессознательных процессов, задействованных при паранойе.

В последующих работах Фрейд ещё несколько раз обращается к этому заболеванию. Важнейшими из них были «Представление случая паранойи, противоречащего психоаналитической теории» (1915) и второй раздел в статье «О некоторых невротических механизмах ревности, паранойи и гомосексуальности» (1922). А кроме этого в статье «Невроз дьявола в семнадцатом веке» (1923) содержится кое-что о случае Шребера, хотя обсуждаемый в той статье невроз, нигде на рассматривается Фрейдом в качестве паранойи. Но ни в одной из этих работ мы не встречаем какие-либо существенные модификации взглядов о паранойе, которые читатель встретит в представленной здесь статье.

Значение анализа Шребера ни в коем случае не исчерпывается прояснением сущности паранойи. А особенно третий раздел в некотором отношении является предшественником метапсихологических работ, которым Фрейд стал уделять большое внимание спустя три-четыре года. В работе о Шребере мы находим некоторые из тем, которые позднее будут исследоваться Фрейдом более подробно. Так например идеи о нарцизме стали первыми ласточками специальной статьи, посвящённой этому предмету (1914); размышления о механизмах вытеснения спустя несколько лет были продолжены заново (1915), а в обсуждении влечений мы находим предшественника более дифференцированной последующей разработки темы (1915). Но вот абзац о проекции так и не претерпел изменений, несмотря на желание Фрейда продолжить работу в этом направлении. Обе темы, которые разбираются в последней части статьи о Шребере (различные причины, ведущие к невротическому заболеванию, включая понятие «неудачи» [Versagung] и роль последовательных «мест фиксации»), вскоре были продолжены в специально посвящённым им статьях (1912 и 1913). Наконец, в «Дополнении» мы встречаем первый краткий экскурс в область мифологии, а также первое упоминание о тотеме, тема, которая начала тогда занимать мысли Фрейда и дала название одному из его главных трудов (1912-13).

Фрейд пишет, что в своём представлении случая Шребера он использовал только один единственный факт (возраст Шребера ко времени его второго заболевания), которого нет в «Мемуарах». Сегодня благодаря исследованиям Баумайера (1956) мы обладаем более богатым материалом о жизни Шребера. Баумайер в 1946-49 годы был главным врачом земельной больницы Арнсдорф под Дрезденом, где нашёл много старых документов о болезни Шребера, касающихся различных фаз болезни. Некоторые из этих документов Баумайер изложил в кратком виде, а другие привёл дословно. А ещё он собрал много фактов о предках Шребера и о его семейной истории[1].

Там, где нечто из этой информации оказывается релевантным для Фрейдовской статьи, она приводится в редакторских примечаниях в форме ссылок, заключённых в квадратные скобки. Расскажем ещё о конце жизни Шребера, о котором, ничего не могло быть рассказано в «Мемуарах». После выписки из больницы в конце 1902 года Шребер несколько лет по-видимому вёл внешне нормальную жизнь. В ноябре 1907 года у жены Шребера случился апоплексический удар (прожила она до 1912 года). Это по-видимому вызвало у Шребера новый шуб болезни, и через 14 дней его опять поместили в больницу, на этот раз в Дёзен под Ляйпцигом[2].

Там Шребер жил в необычайно тяжёлом состоянии, почти недоступным никакому контакту вплоть до своей смерти, наступившей после постепенного ухудшения физического здоровья весной 1911 года, незадолго до публикации исследования Фрейда.

Приводимый нами хронологический лист, базирующийся на датах из «Мемуаров» и материале, собранном Баумайером, позволит читателю легче следить за ходом рассказа Фрейда.

1842 25 июля. Рождение Даниэля Пауля Шребера в Ляйпциге.

1861 ноябрь. Смерть отца (наступившая в 53 года).

1877 смерть старшего на 3 года брата (в возрасте 38 лет).

1878 женитьба.

Первое заболевание
1884 осень. Кандидат на пост в рейхстаг[3].

1884 октябрь. Несколько недель в Королевском попечительском и лечебном Земельном учреждении Зонненштайн[4].

8 декабря. Университетская психиатрическая клиника Ляйпцига.

1885 1 июня. Выписка.

1886 1 января. Шребер начинает выполнять свои обязанности, связанные со службой в Земельном суде Ляйпцига.

Второе заболевание
1893 июнь. Шребер получает сообщение о предстоящем переводе в Верховный Земельный суд.

1 октября. Шребер начинает исполнять свои обязанности на посту председателя судебной коллегии

21 ноября. Второе поступление в университетскую психиатрическую клинику Ляйпцига.

1894 14 июня. Перевод в больницу Линденхоф.

29 июня. Перевод в Королевское попечительское и лечебное Земельное учреждение Зонненштайн[5].

1900-02 Шребер пишет свои «Мемуары» и предпринимает необходимые правовые шаги для отмены решения об установления над ним опёки.

1902 14 июля. Верховный суд отменяет решение об установлении опёки.

20 декабря. Выписка.

1903. Выход в свет «Мемуаров».

Третье заболевание
1907 май. Смерть матери в возрасте 92 лет.

14 ноября. Апоплексический удар у жены. Непосредственно вслед за этим Шребер вновь заболевает.

27 ноября. Помещение в больницу Ляйпциг-Дёзен.

1911 14 апреля. Смерть Шребера.

1912 май. Смерть жены в возрасте 54 лет.

Возможно, читателя заинтересуют сведения о трёх психиатрических больницах, о которых в тексте не даётся полного представления:

1. Психиатрическая клиника (закрытое отделение) Ляйпцигского университета. Директор: профессор Флексиг.
2. Замок Зонненштайн. Саксонская Земельная больница вблизи Пирны на Эльбе, примерно в 15 километрах на юго-восток от Дрездена. Директор: доктор Г. Вебер.
3. Частная больница Линденхоф под Косвигом, примерно в 18 километрах на северо-запад от Дрездена. Директор: доктор Пирсон.

Цифры, стоящие в скобках, относятся к страницам оригинального издания книги Шребера «Мемуары» (1903).

 

[Введение]

У нас, врачей, не работающих в стационарных учреждениях, психоаналитическое изучение паранойи вызывает трудности особого рода. Нам не удаётся проводить лечение больных, страдающих паранойей, во всяком случае оно не бывает достаточно продолжительным. И всё это связано с тем, что условием нашего лечения является наличие у больного хороших шансов на терапевтический успех. Так что мне лишь в редких случаях удавалось поглубже всмотреться в структуру паранойи, а именно:

1) когда из-за неточности не всегда легко выставляемого диагноза мне приходилось начинать психоаналитическое лечение пациентов, оказавшихся параноиками,

2) когда я вынужден был поддаваться уговорам родственников и брать подобного больного на лечение (правда, предварительно оговорив срок лечения), несмотря на надёжно поставленный неблагоприятный диагноз.

Конечно, в моей практике я встречаюсь с большим количеством параноиков (в том числе и с дементными больными), обнаруживая в них то же самое, что и другие психиатры в подобных случаях. Но как правило такого опыта недостаточно, чтобы прийти к аналитически твёрдым выводам.

Наверное, психоаналитическое исследование паранойи так бы и осталось за семью печатями, если бы страдающим этой болезнью не была присуща особая черта, правда выступающая в несколько извращённой форме: параноики легко выдают именно то, что невротики утаивают как свою самую большую тайну. Так как параноиков трудно побудить преодолевать своё внутреннее сопротивление (да они собственно уже и без того говорят только то, чего хочет их душа), то как раз при этом заболевании изучение материалов, представленных в письменной форме или в виде напечатанной истории болезни, может превосходно заменить непосредственное знакомство с самим больным. Поэтому считаю вполне допустимым делать психоаналитические интерпретации материала из истории болезни параноика (Dementia paranoides), которого я никогда не видел, но который сам осведомил о себе широкую публику, написав и издав свою историю болезни.

Я имею здесь ввиду прежнего саксонского председателя судебной коллегии доктора юриспруденции Даниеля Пауля Шребера, чьи «Мемуары больного, страдавшего нервной болезнью» были изданы в виде книги в 1903 году, если верны мои источники. Книга сразу же вызвала огромный интерес у психиатров. Вполне возможно, что доктор Шребер ещё жив и настолько сильно отошёл от своих бредовых идей, оформившихся в стройную систему и представленных им на суд широкой общественности в 1903 году , что для него будет мучительно видеть мои заметки о написанной им книге[6].

Но если он в какой-то степени продолжает сохранять прежнюю идентичность своей личности, то тогда мы можем обратиться к его собственным аргументам о том, что «духовно развитый человек с достаточным рассудком, наделённый даром наблюдения»[7] сможет легко противостоять усилим, предпринимаемым для того, чтобы удержать его от публикации своих идей: «Только, пожалуйста, не думайте, что я не замечаю всего того, чему может навредить подобная публикация: а именно, необходимо бережно относиться к отдельным ещё живущим лицам.

Но с другой стороны я твёрдо убеждён, что как для науки, так и для познания религиозной истины может быть очень ценной возможность изучения моего тела и моей личностной судьбы с профессиональной точки зрения, тогда ещё при моей жизни учёными будут сделаны какие-либо выводы. Ради этого последнего пункта приходится игнорировать любые персональные возражения»[8].

В другом месте книги Шребер говорит о своей решимости опубликовать книгу, даже если его врач доктор Флексиг (Ляйпциг) выдвинет против него обвинение. Он наделяет Флексига той способностью, которой я сейчас наделяю самого Шребера: «Надеюсь, что и у профессора, доктора Флексига научный интерес к содержанию моих мемуаров сможет потеснить некоторые личные возражения».

Несмотря на то, что на последующих страницах я буду дословно приводить все места из «Мемуаров», на которые опираются мои интерпретации, я прошу читателей этой статьи предварительно познакомиться с книгой Шребера, прочитав её хотя бы один раз.

 

I. История болезни

Доктор Шребер пишет: «Болел я нервами два раза, и оба раза это было из-за психического переутомления; первый раз (тогда я был директором Земельного суда в Хемнице) из-за выставления моей кандидатуры на пост в рейхстаг, во второй раз – из-за необычайно большой загруженности работой, которая навалилась на меня при вступлении в новую для меня должность председателя судебной коллегии Дрезденского верховного суда» (34).

Первое заболевание началось осенью 1884 года. В конце 1885 года Шребер был полностью вылечен от него. Флексиг, в клинике которого пациент тогда провёл 6 месяцев, в «Карточке экспертизы», составленной несколько позднее, классифицировал состояние пациента как приступ тяжёлой ипохондрии. Шребер уверяет, что эта болезнь протекала «нисколечко не соприкасаясь с какими-либо инцидентами в области запредельного (трансцендентного)» (35).

Достаточных сведений о предыстории болезни и о более подробных обстоятельствах жизни пациента не предоставляют ни его мемуары, ни экспертиза врачей[9]. Я даже не могу сказать о возрасте Шребера на момент заболевания[10], хотя по достигнутому перед вторым заболеванием высокому положению на юридической службе можно установить определённую нижнюю границу. Мы узнали, что во времена «ипохондрии» доктор Шребер уже был давно женат. Он пишет: «Ещё более сильной была благодарность со стороны моей жены, которая чествовала в профессоре Флексиге именно ту особу, которая возвратила ей мужа. Потому и стоял в течении многих лет на её рабочем столе портрет профессора» (стр. 36). И чуть дальше: «После излечения от моей первой болезни я прожил с женой восемь лет, в общем-то действительно счастливых лет, счастливых и в служебных делах. Одно только иногда омрачало всё– не сбывающиеся надежды на получение наследника».

В июне 1893 года как признание огромных заслуг и способностей Шребера пришло его назначение на пост председателя судебной коллегии. К выполнению своих обязанностей Шребер приступил 1 октября того же года. А до того Шребер увидел несколько снов, значение которым он стал предавать позднее. Несколько раз ему снилось, что к нему опять возвращается его прежняя нервная болезнь, из-за чего он чувствовал себя во сне настолько же несчастным, насколько счастливым после пробуждения, осознавая, что это был всего на всего сон. А однажды утром, в просоночном состоянии Шреберу показалось, что было бы прекрасно проснуться женщиной, готовящейся вступить в половой акт» (стр. 36), фантазия, которую он полностью пробудившись отверг с огромным негодованием.

Второе заболевание началось в конце октября 1893 года мучительной бессонницей. Шреберу пришлось заново лечь в клинику Флексига, но это привело лишь к ещё более быстрому ухудшению состояния. О последующем развитии событий мы можем судить по написанному позднее заключению, которое подписано директором больницы Зоннештайном (стр. 380): «В начальный период своего тамошнего пребывания[11] у Шребера скорее всего были ипохондрические жалобы, он говорил, что страдает от размягчения мозга и что вскоре должен умереть; но уже и тогда было заметно вкрапление идей преследования в общую картину болезни, что провоцировалось иллюзиями восприятия, которые вначале по-видимому появлялись изредка, хотя высокая степень гиперестезии, повышенная чувствительность к свету и шуму отмечались уже тогда.

Позднее стали чаще появляться зрительные и слуховые обманы органов чувств, они вместе с общим эмоциональным расстройством сильно сказывались на самочувствии и мышлении Шребера. Он считал себя мёртвым и гниющим, заражённым чумой, в его воображении проносились картины, в которых над его телом проводились различного рода ужасные манипуляции, ему приходилось, как он говорил, заниматься самыми непристойными делами и всё ради того, чтобы исцелиться. Болезненная интуиция настолько сильно захватила в свою власть больного, что он, недоступный ни для чего другого, часами сидел совершенно тупо и неподвижно (галлюцинаторный ступор). А с другой стороны испытываемое Шребером состояние было настолько мучительным, что он желал себе смерти, делал неоднократные попытки утопиться в ванне и требовал отдать ему «предназначенный специально для него цианистый калий». Постепенно бредовые идеи стали принимать характер чего-то мистического, религиозного, он стал напрямую общаться с Богом, с больным заигрывали черти, он видел воочию «проявления чуда», слышал «святую музыку», а под конец даже стал верить в то, что пребывает в ином мире.

Следует также обратить внимание на то, что из различных персон, которые, как казалось Шреберу, его преследуют и причиняют ему вред, прежде всего он ругал своего прежнего врача Флексига, называя его «палачом души» и бесчисленное количество раз выкрикивал «малютка Флексиг», делая акцент на первом слове (стр. 383). В больницу Зоннештайна (вблизи Пирны) Шребер прибыл после краткосрочного пребывания в Ляйпциге (июнь 1894)[12], здесь Шребер оставался всё то время, которое требовалось для полного завершения длительного болезненного процесса. В течении последующих лет картина болезни изменилась. Лучше всего её можно описать словами директора больницы доктора Вебера[13]:

 «Не входя в подробные детали течения болезни укажу только на то, что из начального острого психоза, непосредственно захватившего в себя всю психику в форме галлюцинаторного помешательства, всё больше стала выходить на передний план параноидная картина болезни, она так сказать выкристаллизировалась, что мы и имеем на сегодняшний день» (стр. 385). Шребер с одной стороны построил искусную бредовую структуру, которая более всего интересует нас, а с другой стороны подвергнул реконструкции свою личность, показав, что он способен справиться с задачами жизни вплоть до преодоления отдельных своих расстройств.

В заключении-экспертизе 1899 года, подписанной доктором Вебером, сообщается следующее:

«В настоящее время господин председатель судебной коллегии доктор Шребер, если не говорить о патологических психомоторных симптомах, заметных и при беглой беседе, не отличается ни психической скованностью, ни путаницей мыслей, да и снижения интеллекта незаметно – пациент в полном рассудке, память его превосходна, он располагает большим количеством знаний, причём не только в юридических делах, но и во многих других областях, способен ясно, логически мыслить, проявляет интерес к событиям в политике, науке и искусстве и т. д., уделяя всему этому достаточно большое время… Тот, кто мало был раньше знаком с пациентом, вряд ли сможет заметить что-либо необычное в его поведении. И тем не менее пациент переполнен представлениями, обусловленными болезнью; они сложились в целостную систему, более или менее завершённую и по-видимому недоступную корректуре посредством ориентации на реальность и учёта фактических отношений» (стр. 386).

Больной, наделённый столь значительными внутренними изменениями, считал самого себя способным к самостоятельному существованию и предпринял все необходимые шаги, чтобы добиться отмены опёки над собой и выписки из больницы. Доктор Вебер был против этих желаний Шребера, о чём говорит написанное им заключение-экспертиза. Но и Вебер не мог не написать о характере и поведении пациента в экспертизе 1900 года следующее: «Нижеподписавшийся в течении 9 месяцев имел отличнейшую возможность каждый день за обеденным семейным столом беседовать с господином председателем Шребером на самые разные темы. И о чём бы мы не говорили (естественно, за пределами его бредовых идей), о событиях в области управления государством и юриспруденции, о политике, искусстве и литературе, об общественной жизни и др., повсюду у доктора Шребера обнаруживался живой интерес, обширные знания, хорошая память и меткие суждения; да и его этический подход можно только разделять. Даже в лёгкой болтовне с присутствующими дамами он проявлял себя милым и любезным человеком, а в юмористической обрисовке некоторых ситуаций всегда оставался тактичным и не выходил за рамки приличия. Ни разу в безобидной беседе за столом он не затронул темы, которым место в кабинете врача» (стр. 397). Даже когда речь шла исключительно об интересах семьи пациент вёл себя адекватно и целесообразно (стр. 401, 510).

В повторных прошениях к суду, посредством которых доктор Шребер боролся за своё освобождение, он не пытался отрицать наличие у себя бреда и не делал никакой тайны из своего намерения опубликовать «Мемуары». Шребер скорее подчёркивал ценность своих идей для религиозной жизни и их неопровержимость современной наукой. А одновременно он ссылался на абсолютную безобидность всех тех действий, к которым побуждало его содержание бреда. Проницательность и логичность идей пациента-параноика привела его к триумфальной победе. В июле 1902 года была снята опека, а в следующем году вышла книга «Мемуары больного, страдающего нервной болезнью», конечно, на ней сказалась цензура, некоторые ценные места были вообще серьёзно искромсаны.

На решении добиться свободы не последнюю роль сыграло содержание бредовой системы доктора Шребера: «Он считал себя призванным спасти мир, вновь возвращая последнему утерянное блаженство. Но осуществить это он мог только посредством предварительного превращения из мужчины в женщину» (стр. 475).

Наиболее подробное изложение бреда в его окончательно сложившейся форме мы находим в медицинском заключении-экспертизе, подписанном врачом больницы Вебером: «Бредовая система пациента увенчивается тем, что он призван спасти мир и возвратить человечеству утерянное блаженство. Он, так утверждал Шребер, пришёл к этой задаче под непосредственным воздействием божественного откровения, как это бывало ранее с пророками. Только очень раздражённые нервы, каковыми как раз и были его нервы в течении довольно долгого времени, обладали качеством притягивать к себе Бога. Речь при этом идёт о вещах такого рода, которые невозможно (а если и возможно – то только с большим трудом) изложить на человеческом языке, так как переживания эти лежат за пределами любого человеческого опыта, а потому и открывался новый мир только пациенту. Самым существенным в спасительной миссии Шребера было то, что вначале должно произойти его превращение в женщину. Причём речь тут скорее шла не о его желании превратиться в женщину, а о заложенной в самом мировом порядке «необходимости», избежать которую никому не удастся, даже несмотря на то, что лично Шреберу было бы намного приятнее придерживаться своих почётных мужских установок к жизни. Однако потусторонний мир не удаётся завоевать (как Шреберу, так и всему остальному человечеству) иначе как только путём предстоящего им многолетнего (а то и векового) превращения в женщину посредством божественного чуда. Сам Шребер, в чём он твёрдо убеждён, является особым предметом внимания со стороны божественного чуда, а этим и наиболее отмеченным Богом человеком из всех, которые когда-либо жили на земле. Годами, каждый час и каждую минуту Шребер на своём теле получает подтверждения проявлений этого чуда, а ещё к нему обращаются голоса, говорящие с ним. В первые годы своей болезни Шребер обнаружил у себя разрушения некоторых телесных органов, от которых любой другой человек давно бы уже погиб; так Шребер долгое время жил без желудка, без кишечника, почти совсем без лёгких, с разорванным пищеводом, без мочевого пузыря, с раздробленными рёбрами, иногда он вместе с пищей съедал часть своей гортани и т. д., и всегда божественное чудо («лучи») заново исцеляло разрушенное, а потому он вообще является бессмертным, поскольку остаётся мужчиной. Все угрожающие явления уже давно исчезли, зато на передний план выступила «женственность», причём речь идёт о длительном процессе развития, которому для своего завершения вероятно потребуются десятилетия, если не столетия, да и наступления самого конца довольно трудно будет пережить кому-либо из сейчас живущих людей. Шребер чувствовал, что массивные «женские нервы» уже поселились в его теле, из которого под воздействием непосредственного оплодотворения Богом будут рождаться новые люди. Только тогда Шребер сможет умереть естественной смертью, обретая как и все другие люди вечное блаженство. Со Шребером говорило не только солнце, но также цветы и птицы, которые были чем-то вроде «поражённых чудом реликтов прежних человеческих душ» и разговаривали с ним на человеческом языке. И повсюду вокруг него свершались чудеса» (стр. 386).

Интерес врачей-психиатров к таким бредовым конструкциям как правило исчерпывается тем, что диагностируется бред и оценивается его воздействие на образ жизни, который ведёт больной. На понимании и подходе психиатров никак не сказывается то, что казалось бы должно было их удивить и поразить. Психоаналитик же на основе своего знания психоневрозов предполагает, что и своеобразный, очень сильно отклоняющийся от привычного мышления ход мыслей параноиков объясняется наиболее общими и наиболее понятными побуждениями психической жизни, а потому и стремится узнать как мотивы, так и пути таких отклоняющихся идей. Поэтому аналитик желает углубиться в историю развития, а также в детали сформировавшегося бреда.

А) Медиками-экспертами в качестве основных пунктов выделяются роль спасителя и превращение в женщину. Бред о спасителе является одной из хорошо знакомых нам фантазий, он очень часто образует ядро религиозной паранойи. Правда, то, что спасение должно происходить посредством превращения мужчины в женщину, довольно необычно и само по себе выглядит несколько странно, так как далеко отходит от исторического мифа, который мы обычно обнаруживаем в фантазиях больных. Поэтому напрашивается вывод, который разделяли и медики-эксперты, что честолюбивое желание играть роль спасителя было мотивом всего бредового комплекса, в то время как кастрация оказывается только средством на пути к такой цели. Хотя такое будет и справедливым при рассматривании окончательно сложившегося бреда, изучение «Мемуаров» всё же заставляет прийти к иному выводу. Мы знаем, что превращение в женщину (кастрация) представляло собой первую форму бреда, что вначале расценивалось как акт тяжёлого увечья и преследования, и что на задний план эта форма бреда отступила только после принятия на себя роли спасителя. Несомненно также, что превращение в женщину вначале служило защите от сексуальных злоупотреблений, а не стояло на службе более высоких намерений. Выражаясь формально, бред о сексуальных преследованиях лишь позже преобразовался в религиозную манию величия. В качестве преследователя вначале значился лечащий врач проф. Флексиг, а позднее на его месте оказался сам Бог.

В качестве доказательств я привожу безо всяких сокращений фрагменты из «Мемуаров» (стр. 56): «Таким способом против меня организовался заговор (примерно в марте или апреле 1894 года). После того, как у меня обнаружили (или стали считать) неизлечимую нервную болезнь, меня пытались предать во власть определённому человеку, причём осуществлялась она особым способом. В его власть отдавалась моя душа, а моё тело (в результате двояко понимаемой вышеописанной тенденции, лежащей в основе мирового порядка) превращалось в женское тело, и уже в качестве такового предоставлялось соответствующему человеку[14] для сексуальных злоупотреблений, после чего попросту оставлялось “на произвол судьбы”, то есть по-видимому тайно предавалось разложению».

(стр. 69): «При этом с человеческой точки зрения, на которую я тогда в основном и ориентировался, было вообще совершенно естественным, что своего подлинного врага я всегда видел только в профессоре Флексиге или в его душе (позднее сюда добавилась ещё душа фон В., о чём будет сказано ниже). Всемогущественного Бога я рассматривал как моего естественного союзника, и прибегал к нему только в случае большой нужды для защиты от профессора Флексига. Потому я и стремился всеми мыслимыми средствами вплоть до самопожертвования поддержать союзника. А то что сам Бог был прекрасно посвящён во всё, а возможно так вообще был зачинщиком плана убийства моей души и превращении моего тела в тело шлюхи, так эта мысль появилась у меня намного позднее, а частично я бы сказал была яснее осознана мною только при написании этого сочинения».

(Стр. 61): «Однако все попытки, направленные на совершение убийства души, на кастрацию ради противоречащих мировому порядку целей (то есть, ради удовлетворения сексуальных похотей одного человека), а позднее стремление разрушить мой рассудок, провалились. Из явно неравной борьбы отдельного слабого человека с самим Богом, когда пришлось вынести неимоверно горькие страдания и лишения, я вышел победителем, так как мировой порядок стоял на моей стороне».

В примечании на стр. 34 мы обнаруживаем анонс более поздних изменений бреда кастрации и отношений с Богом: «То, что проведение кастрации возможно ради другой – служащей на благо мировому порядку – цели, и даже может содержать вполне вероятное разрешение конфликта, об этом более подробно мы поговорим позднее».

Мысли Шребера чрезвычайно важны для понимания бреда кастрации, а этим и для понимания всего случая. Мы можем добавить, что «голоса», которые слышал пациент, обсуждали превращение в женщину никак не иначе как сексуальный позор, потому их можно рассматривать как высмеивающих больного. «Божественные лучи[15] нередко считали, что могут насмешливо обращаться ко мне «мисс Шребер» из-за якобы предстоящей мне кастрации» (стр. 127). – «Когда-то это был господин председатель судебной коллегии, позволивший превратить себя в …[16]». – «Неужели Вам не стыдно перед своей женой?»

Первичная природа фантазии о кастрации и её начальная независимость от идеи о спасении мира подтверждается упоминавшимся вначале и появившимся в полудрёме «представлением» о том, что как было бы прекрасно быть женщиной, готовящейся к тому, чтобы отдаться (стр. 36). Эта фантазия была пережита Шребером в инкубационный период заболевания ещё до перевода в Дрезден.

Ноябрь 1895 года самим Шребером рассматривается тем периодом времени, когда фантазия о кастрации соединилась с идеей о спасении мира, что позволило примириться с неприятной фантазией. «Отныне я осознал неизбежность того, что мировой порядок неумолимо добивается моей кастрации, независимо от того, буду я против этого или нет, а потому мне ничего другого не остаётся (если придерживаться логического хода событий), как примириться с мыслью о неизбежности превращения в женщину. В качестве ещё одного последствия кастрации естественно следует подумать о беременности от божественных лучей ради создания новых людей» (стр. 177).

Превращение в женщину было punctum saliens, первым кирпичиком в формирующемся бреде. Идея о превращении оказалась вообще единственной частью бреда, которая осталась в неизменном виде, а ещё только она одна сохранила для себя место в реальных поступках выздоровевшего пациента. «Единственным, что может рассматриваться как нечто неразумное в глазах других людей, является обстоятельство, о котором говорил и господин компетентный эксперт, а именно то, что иногда я стою перед зеркалом с надетыми на приоткрытую верхнюю часть тела женскими украшениями (ленточки, ожерелья, браслеты из искусственных камней и т. д.) (или любуюсь собой каким-либо другим образом). Но такое происходит только тогда, когда я пребываю в одиночестве и никогда в присутствии других людей, по крайней мере, тогда я всегда стараюсь избежать их присутствия» (стр. 429). В таких странностях господин председатель коллегиального суда сознавался в то время (июль 1901 года)[17], когда для доказательства своего практически полного выздоровления он привёл меткие слова: «Теперь я уже хорошо знаю, что персоны, которых я вижу перед собой, являются не «мимолётно появляющимися мужчинами», а реальными людьми, а потому я и веду себя по отношению к ним так, как это делает любой разумный человек в общении с людьми» (стр. 409). В отличии от такого обращения с фантазиями о кастрации для признания своей спасительной миссии больной не нашёл ничего другого, как публикацию своих «Мемуаров».

В) Взаимоотношения нашего больного с Богом настолько своеобразны и настолько переполнены противоречащими друг другу качествами, что необходимо иметь достаточно большую уверенность, чтобы всё-таки отыскать в этом «безумии» определённый «метод». Теперь с помощью высказываний из «Мемуаров» мы попытаемся создать более надёжную основу для ориентации в теологически-психологической системе доктора Шребера и представить его суждения о нервах, блаженстве, божественной иерархии и качествах Бога, вместе с находимыми тут Шребером (бредовыми) взаимосвязями. В любых частях теории Шребера обращает на себя внимание мешанина из плоского и возвышенного, из заимствованного и оригинального.

Человеческая душа содержится в нервах тела, которые следует представлять как конструкцию с необычайно большой разветвлённостью – сравнимой разве что с тончайшими прядями тканей. Некоторые из этих нервов служат только для чувственного восприятия, а другие (нервы рассудка) осуществляют всю психическую деятельность, причём каждый отдельный нерв рассудка представляет собой всю психическую индивидуальность человека. Большее или меньшее число имеющихся нервов рассудка проявляет своё влияние лишь в тот период времени, в течении которого сохраняются впечатления[18].

Если люди состоят из тела и нервов, то Бог изначально состоит из одних только нервов. Однако у Бога нервы существуют не в ограниченном количестве, как это бывает в человеческом теле, а существуют вечно и количество их бесконечно. Они обладают всеми качествами человеческих нервов, только в гораздо большей степени. В своём чудотворном свойстве создавать, то есть перемещаться во всевозможные вещи создаваемого мира, нервы Бога называются лучами. Между Богом, звёздными небесами и солнцем существуют тесные взаимоотношения[19].

После завершения творения мира Бог удалился на чудовищное расстояние (стр. 11, 252) и предоставил миру идти своим путём. Бог ограничился исключительно тем, что стал притягивать к себе души умерших[20]. Лишь в самых исключительных случаях он связывается с некоторыми высокоодарёнными людьми или вмешивается в историю мироздания посредством сотворения чуда. Постоянное общение Бога с человеческими душами после наведения божественного порядка происходит только после смерти[21]. После смерти человека его части души (нервы) подвергаются очищению, чтобы в итоге в качестве «преддверия небес» вновь присоединиться к самому Богу. Вот так и возникает вечный круговорот вещей, лежащий в основе мирового порядка (стр. 19). Создавая что-нибудь, Бог отчуждает от себя свою часть, наделяя определённое количество своих нервов изменённой формой. Кажущаяся при этом потеря возмещается спустя столетия и тысячелетия, когда ставшими блаженными нервы умерших людей возвращаются к Богу в качестве «преддверия небес».

Очищенные души наслаждаются блаженством[22]. «В процессе чистки им удалось существенно ослабить эгоизм своего сознания и слиться вместе с другими душами в более высокие единицы. Наиболее великие души, такие как души Гёте, Бисмарка и др., возможно веками сохраняли идентичность своего сознания, прежде чем раствориться в более высоких душевных структурах (типа «лучей Иеговы» — у древних евреев, «лучей Зороастры» — у древних персов). Во время процесса чистки душам приходится изучать язык, на котором говорит сам Бог, так называемый «основной язык», несколько архаичный, но зато мощный немецкий язык, который как известно отличается огромным богатством эвфемизмов[23]» (стр. 13)[24].

Сам Бог вряд ли является простым существом. «Над «преддверием небес» парит Бог, которому в отличие от «переднего божьего царства» предназначено «заднее Божье царство». Заднее Божье царство было вынуждено разделиться на две своеобразных части: нижнего Бога (Аримана) и верхнего Бога (Ормуцда)» (стр. 19). О более точных причинах такого разделения Шребер ничего другого сказать не может, как только то, что нижний Бог испытывает симпатию в основном к черноволосым народам (семитам), а верхний – к белокурым народам (арийцам). Но забираясь в такие высоты, вряд ли можно требовать большего от человеческого рассудка. А ещё мы узнаём, «что нижнего и верхнего Бога, несмотря на существующее в определённом отношении единство всемогущества Бога, нужно представлять всё-таки в качестве различных существ, каждое из которых (даже в отношениях друг с другом) имеет свой особенный эгоистический интерес и своё особое влечение к самосохранению; потому они и вынуждены постоянно попеременно выдвигаться на передний план» (стр. 140). Оба божественных существа во время острой стадии заболевания совершенно по-разному вели себя по отношению к несчастному Шреберу[25].

Председатель коллегиального суда Шребер в свои здоровые дни сильно сомневался в религиозных вопросах (стр. 29, 64). Воспарить к твёрдой вере в существование персонального Бога Шреберу не удавалось. Поэтому в качестве аргумента Шребер обращается к своей предыстории, чтобы уверить читателя в полной реалистичности идей своего бреда[26]. Тому, кто получше присмотрится к характеру шреберовского Бога, придётся сказать, что метаморфозы, произведённые параноидным заболеванием, не были достаточно основательными, и что в нынешнем спасителе осталось очень многое от прежнего скептика.

Мировой порядок имеет серьёзный дефект, из-за которого под угрозой находится само существование Бога. Нервы живущих людей ввиду не до конца прояснённых закономерностей находятся в состоянии высокого возбуждения и производят на нервы Бога такое сильное притяжение, что он не может освободиться от воздействия людей, то есть его существование подвергается большой опасности (стр. 11). Вот такой же необычайной опасности стал подвергаться Шребер, что привело его к огромным страданиям. В результате у Бога активировалось влечение к самосохранению (стр. 30) и выявилось, что Богу далеко до того совершенства, которое приписывают ему религии. Через всю книгу Шребера проходит горькое обвинение Бога в том, что он привык общаться только с умершими, а живых людей не понимает.

(Стр. 55): «При этом царит фундаментальное непонимание, которое с тех пор словно красная нить тянется через всю мою жизнь и которое касается того, что Бог после наведения мирового порядка перестал общаться с живыми людьми, да и вообще в них не нуждается, а согласно законам мирового порядка общается только с трупами». – (Стр. 141): «То, что …, должно по моему убеждению опять же быть связано с тем, что Бог так сказать не умеет налаживать контакты с живыми людьми, а привык общаться с трупами или самое большее со спящими людьми». – (Стр. 246): «Incredibile scriptu (невероятный сценарий), хотел бы я тут добавить, и тем не менее всё именно так и есть, столь мало люди способны понять мысль о тотальной неспособности Бога правильно оценивать живущих людей. Да и мне самому понадобилось достаточно много времени, чтобы в результате бесчисленных размышлений и наблюдений на эту тему привыкнуть к такой мысли».

И только из-за несправедливого отношения Бога к живущим людям могло произойти то, что сам Бог стал зачинщиком заговора, направленного против Шребера. Бог стал считать его идиотом и накладывал на него самые жестокие испытания (стр. 264). Шребер стал подвергать своё мышление необычайно обременительным навязчивым процедурам, чтобы хотя как-то обойти осуждение (стр. 206): «При любой активизации моей интеллектуальной деятельности Бог по-видимому расценивал мои психические способности угасшими, считая, что у меня наступило желательное для него разрушение рассудка (слабоумие), а этим и заявила о своих правах возможность возвращения нервов».

Особенно мощное возмущение Шребера было спровоцировано отношением Бога к побуждению опорожнять кишечник или с… Это место в книге настолько характерно, что я процитирую его целиком. Для понимания мыслей Шребера не нужно забывать, что как чудеса, так и голоса принадлежат Богу (то есть, божественным лучам).

(Стр. 225): «Я должен посвятить несколько замечаний уже упоминавшемуся вопросу «Почему же Вы не с…?» из-за его особого значения, как бы ни была неприлична тема, которой мне при этом придётся коснуться. Как и всё другое, связанное с моим телом, потребность в опорожнении кишечника тоже вызывается чудом; происходит это таким образом, что кал в кишечнике проталкивается вперёд (иногда назад), пока вследствие происходящего опорожнения не удалится довольно значительный материал, во всяком случае оставшееся небольшое количество содержания кишок не будет давить на мой анус. Речь тут идёт о одном из чудес верхнего Бога, который каждый день ест по меньшей мере несколько дюжин раз. С этим связывается поистине непостижимое для нас, людей, представление (объясняющееся только полным незнакомством Бога с живущими людьми с физиологической точки зрения), что «с…» в определённой степени является завершающим действом, то есть, вместе с реализацией чуда посредством с… достигается цель, заключающаяся в разрушении рассудка и появляется возможность окончательного возвращения лучей. Как мне кажется, для того, чтобы выявить причину возникновения такого представления нужно не забывать о существующем непонимании символического значения акта опорожнения, не забывать, что у того, кто находится с божественными лучами в отношениях, схожими с моими, в определённой мере есть право с… на весь мир».

«А одновременно в этом проявляется коварство[27] политики, преследующей меня. Почти всякий раз, когда люди поражаются моей потребности к опорожнению, ко мне в туалет посылают (активируя нервы соответствующего человека) какую-либо персону из моего окружения, чтобы помешать мне облегчиться. Это такое событие, которое я постоянно наблюдал годами и в столь бесчисленном количестве случаев (тысячи раз), что любая мысль о случайности совершенно исключена. Самому мне на вопрос «А почему же Вы сами не с…?» тогда давали тупейший ответ: «Потому что я слишком глуп». Почти невозможно подписаться под ужасающей бессмыслицей, что Бог действительно в своём ослеплении, покоящемся на его непонимании природы человека, зашёл столь далеко, что допускает существование человека, который из-за своей глупости не может с… (что легко делает любое животное). Когда я всё же из-за большой потребности действительно облегчаюсь (для чего как правило я использую ведро, так как туалет почти всегда оказывается занятым), то каждый раз я испытываю огромное психическое наслаждение. Освобождение от давления, вызываемого находящимся в кишечнике калом, приводит к интенсивным приятным чувствам в нервах наслаждения. То же самое случается и при писанье. По этой причине все лучи постоянно и без исключения объединяются при опорожнении кишечника и писанье. И именно по этим причинам люди постоянно пытаются удержать меня от попыток удовлетворить эти естественные функции, побуждения к опорожнению кишечника и писанью, хотя чаще всего безрезультатно»[28].

Особый Бог Шребера не способен чему-нибудь научиться из опыта. (Стр. 186): «Сделать для себя выводы на будущее из приобретённого опыта по-видимому оказывается невозможным в силу качеств, лежащих в сущности Бога». Поэтому Бог и вынужден из года в год, безо всяких изменений, повторять одни и те же мучительные испытания, чудеса и высказывания голосов, пока всё это не станет казаться преследуемым людям насмешками.

(Стр. 333): «А отсюда становится ясно, что Бог почти во всём, что случилось со мной, после того как чудо потеряло своё прежнее плодотворное воздействие, стал восприниматься мною жалким и инфантильным. Это сказалось и на моём поведении. Защищая самого себя я часто вынужден был во всеуслышание играть роль насмешника над Богом…»[29].

И тем не менее эта критика Бога и возмущение Богом не обходится без противоположных энергичных действий по Его защите, которые обнаруживаются во многих местах книги. (Стр. 333): «Я самым решительным образом хочу подчеркнуть, что речь здесь идёт только об единичном эпизоде, который, как я надеюсь, будет завершён самое позднее с моей смертью, а потому и право высмеивать Бога есть только у меня, но не у других людей. Для остальных Бог остаётся всемогущественным Созидателем небес и земли, первопричиной всех вещей и благом будущей жизни. Богу люди отдают своё поклонение и наиглубочайшее уважение, даже если отдельные традиционные представления и нуждаются в корректировке».

Поэтому не один раз приходится оправдывать поведение Бога по отношению к пациенту. Оправдание это, такое же изощрённое, как и все теодицеи, объясняется то общей природой человеческой души, то необходимостью Бога сохранять самого себя, то вводящими в заблуждение воздействиями души Флексига (стр. 60 и след., стр. 160), А в общем вся болезнь представляется Шребером как борьба человека с Богом, из которой слабый человек выходит победителем, так как на его стороне находится мировой порядок (стр. 61).

По экспертным заключениям врачей можно легко сделать вывод, что в случае Шребера мы имеем дело с широко распространённой формой фантазии о спасителе. Шребер является сыном Бога, предназначенным для спасения мира от несчастий и угрожающего заката и т. д. Потому я уделил достаточно много внимания особенностям отношений Шребера с Богом. О значении, которое имеют эти отношения, для остальных людей, в «Мемуарах» упоминается очень редко , да и то под конец формирования бреда. А заключается оно в том, что ни один смертный не может спастись (стать бессмертным), пока его (Шребера) персона своей силой притяжения продолжает поглощать в себя основную массу лучей Бога (стр. 32). Да и нескрываемая идентификация с Иисусом Христом появляется довольно поздно (стр. 338, 431).

Ни одна из попыток объяснения случая Шребера не будет иметь перспектив на успех, если она не будет считаться с особенностями представлений Шребера о Боге, состоящей из мешанины черт поклонения и восстания против Бога. А теперь мы обратимся к другой теме, находящейся в тесной связи с отношением к Богу, к теме блаженства.

Блаженство Шребер тоже относит к «потусторонней жизни», к которой человеческая душа возносится посредством очищения после смерти. Шребер описывает состояние непрерываемого ничем наслаждения, в котором можно постоянно лицезреть Бога. Этот фрагмент «Мемуаров» не отличается большой оригинальностью. Но может поразить различие, которое находит Шребер между мужским и женским блаженством. (Стр. 18): «Мужское блаженство считается выше женского, последнее, по-видимому, заключается, прежде всего, в непрерывном ощущении наслаждения». Другие места книги говорят о чётком совпадении блаженства и наслаждения вне всякого отношения к половым различиям[30]. Далее больше не говорится о блаженстве, как составной части воззрений Бога. Так, например (стр. 51): «… с природой нервов Бога, или со способностью к блаженству…, связано намного более высокое ощущение наслаждения, хотя и не только это». И (стр. 281): «Наслаждение можно представлять как часть блаженства, которое в определённой степени заранее предоставляется человеку и другим живым существам», так что нам остаётся понимать небесное блаженство как увеличение и продолжение земного чувственного наслаждения!

Такое представление о блаженстве ни в коем случае нельзя связывать только с первыми стадиями болезни, представление, которое позднее из-за своей невыносимости было устранено из бреда Шребера. В «Мотивировке обжалования» (июль 1901) больной обращает особое внимание на одну из своих центральных идей, «что наслаждение теперь тесно взаимосвязано с блаженством уединившихся духов (правда, другие люди этого пока не замечают)»[31].

Мы ещё услышим, что эта «тесная взаимосвязь» является той твердыней, на которой больной строит свою надежду на окончательное примирение с Богом и на прекращение своих страданий. Лучи Бога теряют свою враждебную настроенность, как только получают уверенность, что входят в тело Шребера, вызывая в нём (теле) психическое наслаждение (стр. 133). Сам Бог пытается вызвать у него наслаждение (стр. 283) и угрожает возвратить себе лучи, если Шребер перестанет желать испытывать наслаждение, лишая Бога необходимого (320).

Такая поражающая сексуализация небесного блаженства позволяет сделать предположение, что шреберовское понятие небесного блаженства возникло из совмещения двух главных значений немецких слов «умереть» и «чувственно счастливый»[32]. Но в этом мы ещё находим повод подвергнуть испытанию отношение нашего пациента вообще к эротике, к его сексуальной удовлетворённости, так как мы, психоаналитики, до сих пор придерживаемся мнения, что корни любого нервного или психического заболевания прежде всего отыскиваются в сексуальной жизни. Причём кое-кто пришёл к этому на основе накопленного опыта, а кто-то при этом опирается ещё и на теоретический подход.

После нашего рассказа о бреде Шребера, мы чуть ли не сразу можем отвергнуть опасение, что параноидное заболевание Шребера представляет из себя именно тот, столь долго отыскиваемый, «негативный случай», в котором сексуальность играет ничтожную роль. Сам Шребер бесчисленное количество раз высказывается о том, что он является приверженцем «предрассудка», схожего с нашим. Шребер постоянно на одном дыхании говорит о «нервозности» и эротических проступках, словно бы они были неотделимы друг от друга[33].

До своего заболевания председатель сенатской коллегии был очень нравственным человеком: «Мало найдётся людей» — утверждает Шребер, и я не вижу никаких причин ему не доверять –, « которые бы выросли на столь строгих нравственных принципах и подобно мне придерживавшихся их всю жизнь, причём и в сексуальных отношениях тоже. Из этих принципов вытекает и необычайно развитая у меня сдержанность, о чём не побоюсь утверждать» (281). После тяжёлой душевной борьбы, проявившейся вовне симптомами болезни, отношение к эротике изменилось. Шребер пришёл к идее, что его обязанностью является забота о получении наслаждения, достижение которого только и может покончить с вспыхнувшим в душе конфликтом, как полагал сам больной. Наслаждение, как заверяли Шребера голоса, свидетельствовало о его «богобоязненности» (285), Шребер сожалел только об одном, что он не в состоянии предаваться заботе о получении наслаждения целый день (loc. сit)[34].

Таким собственно был итог болезненных изменений у Шребера в обоих главных темах его бреда. Ранее Шребер был склонен к сексуальному аскетизму и был чуть ли не атеистом. А после болезни Шребер стал верующим в Бога человеком, и одновременно человеком, с усердием предающимся наслаждениям. Но также как приобретённая Шребером вера в Бога отличалась особым своеобразием, так и часть завоёванных Шребером сексуальных наслаждений имела специфический характер. Она никакого отношения не имела к мужской сексуальной свободе, тут доминировали сексуальные ощущения, типичные для женщин. Шребер вёл себя по отношению к Богу как женщина, чувствуя себя супругой Бога[35].

Ни одна из частей бреда не обсуждается Шребером столь подробно, можно даже сказать навязчиво, как якобы происшедшее с ним превращение в женщину. Поглощённые Шребером нервы приняли в его теле характер женских нервов наслаждения, придавая им действительно в какой-то мере женские черты. А особенно сильно это отразилось на его коже, которая приобрела присущие женщинам нежность и мягкость (87). Шребер ощущает эти нервы наслаждения, даже слегка притрагиваясь к коже на любой части тела как нитеобразные или канато-подобные образования под поверхностью кожи. Их же можно обнаружить и на его груди, там, где у женщин соски и грудь. «Посредством надавливания на эти образования мне, и именно тогда, когда я думал о чём-то женском, удавалось почувствовать наслаждение, испытываемое женщинами» (277). Шребер точно знает, что по своему происхождению эти образования ничего иного собой не представляют как только прежние Божественные нервы, которые и после своего перехода в его тело вряд ли утратили свое прежнее качество (279). Посредством «рисования» (визуального представления) Шребер способен создавать для себя и для лучей впечатление, что его тело снабжено женскими грудями и женскими половыми органами: «Вот так и стало у меня привычкой рисование нижней женской части на моём теле – honny soit qui mal y pense, что я и делаю каждый раз чуть ли непроизвольно при наклонах вперёд» (233). Шребер даже «отважно утверждает, что любой человек, который увидит меня стоящим перед зеркалом с обнажённой верхней частью туловища (особенно если поддержать иллюзию небольшим женским макияжем), не сможет избежать впечатления, что перед ним торс женщины» (280). Шребер требует проведения медицинского исследования, чтобы установить, что всё его тело от пяток до макушки головы пронизано нервами наслаждения, что по его мнению может наблюдаться только в теле женщины, в то время как у мужчины, насколько это ему известно, нервы наслаждения представлены только в области половых органов и в непосредственно окружающих их регионах (274). В теле Шребера психическое наслаждение, формирующееся в результате скопления в теле нервов, настолько сильное, что лёжа в постели ему достаточно ничтожнейшей затраты энергии воображения, чтобы возникло довольно ясное предчувствие ощущений наслаждения, которые возникают у женщины во время полового акта (269). Если мы припомним сновидение, увиденное Шребером в период формирования болезни, ещё до переезда в Дрезден, то нам сразу становится понятно, что бред о превращении в женщину ничем другим не является как только реализацией содержания сновидения. Тогда Шребер ещё возмущался и негодовал из-за этого сновидения, да и вначале он защищался от реализации сновидческих желаний, рассматривая превращение в женщину как позор, осуществляемый над ним с вражеским умыслом. Но приходит время (ноябрь 1895) и Шребер начинает примиряться с таковым превращением, связывая его с высоким умыслом Бога: «С тех пор заботу о женственности я с полным сознанием записал на своём знамени» (177-8).

Шребер пришёл к убеждению, что сам Бог для своего довольства требует от него женственности:

«Но как только я (если я могу говорить об этом) остаюсь наедине с Богом, мне необходимо всеми мыслимыми средствами и с полной выкладкой моих сил рассудка, а особенно энергии воображения, действовать таким образом, чтобы божественные лучи как можно чаще или (поскольку такое попросту невозможно для человека) по меньшей мере в определённые периоды дня получали впечатление о наслаждающейся женщине» (281).

«С другой стороны Бог добивается от нас постоянного наслаждения, соответствующего мировым условиям существования душ; а моей задачей является домонстрация этого Богу в форме наивысшего развития психического наслаждения; если кое-что из чувственного наслаждения перепадёт на мою долю, то я вправе воспользоваться им в качестве небольшого вознаграждения за избыток страданий и лишений, выпавших на мою долю» (283).

«… я даже думаю, что после полученных впечатлений могу высказать мнение, что Бог никогда не отступится (из-за чего моё физическое самочувствие каждый раз существенно ухудшается), а будет продолжать (игнорируя любые возражения с моей стороны и с постоянным единообразием )следовать принципу притяжения, заставляя меня всегда играть в сексуальных объятиях с ним роль лежащей женщины, никогда не забывать о моей женской сущности, всегда смотреть вокруг себя женским взором и т. д.» (284-5).

Обе главные части шреберовского бреда, превращение в женщину и предпочтение отношений с Богом, имеют общей в бредовой системе женскую установку к Богу. Нашей неотложной задачей является доказательство существования генетических взаимосвязей между обоими частями бреда. Иначе в наших интерпретациях шреберовского бреда мы можем оказаться в жалкой роли, подобной той, что описал Кант в знаменитой метафоре, имеющейся в «Критике чистого разума»: один из мужчин держит подойник, а другой – доит козла.

 

II. Интерпретация

Попытку проникнуть в понимание этой истории болезни параноика, чтобы открыть в ней известные комплексы и влечения психической жизни, можно осуществить с двух сторон: рассматривая бредовые симптомы больного и изучая причины, спровоцировавшие заболевание.

Заманчивым кажется первый путь, особенно после того как К. Г. Юнг (1907) дал нам блестящий пример интерпретации несравнимо более тяжёлого случая шизофрении (Dementia praecox), симптомы которого выходили далеко за пределы того, что мы обнаруживаем у нормальных людей. К тому же наличие у Шребера высокого интеллекта и общительность кажутся нам существенно облегчающими нашу задачу. Причём не раз Шребер сам вкладывает нам в руки ключ, давая к какому-либо фрагменту бреда пояснение, приводя цитату или пример, причём делая это как бы мимоходом, добавляя что-то к уже им сказанному или же, наоборот, энергично оспаривая им же самим обнаруженную схожесть. Нам остаётся только в последнем случае устранить негативную окантовку, что мы привыкли делать в психоаналитической технике, а приводимый Шребером пример брать за истину, цитату или подтверждающий материал – за источник. Так мы становимся обладателями искомого перевода с языка параноиков на способ выражения нормальных людей. Возможно будет лучше, если мы приведём более подробно образец использования нашей техники. Шребер жалуется на беспокойство, вызываемое так называемыми «чудодейственными» или «говорящими» птицами, которым он приписывает целый ряд поразительных качеств (208-14). По убеждению Шребера эти птицы образованы из остатков прежнего «преддверия небес», то есть из спасшихся человеческих душ. Они способны отравить Шребера, так как снабжены трупным ядом. Птицы способны выговаривать «заученную наизусть речь», которая попросту «вбита» в их головы. Каждый раз, когда птицы выплёвывают в него обременяющий их трупный яд, то есть, «монотонно проговаривают вбитые в них фразы», типа «будь ты проклят», «проклятый пацан», они в какой-то степени вторгаются в его душу. Это вообще единственные слова, которые птицы способны выговорить с переживаемыми ими подлинными эмоциями. Хотя сам смысл проговариваемых ими слов птицы не понимают, они наделены естественной чувствительностью к звучанию речи. Но значение её может оставаться не до конца понятным. Птиц вообще мало заботит то, будет человек говорить:

Сантьяго или Карьяго

Китаянство или Христианство

Заря или Нора

Ариман или Аккерманн и т. д. (210)

Читателю трудно будет избавиться при чтении этих строк от впечатления, что под птицами подразумеваются молодые девицы, которых человек, находящийся в плохом настроении, охотно сравнивает с попугаями и куропатками, негалантно приписывает им «куриные мозги», утверждая, что девушки ничего другого произносить не могут как только заученные из других источников фразы, а свою необразованность легко выдают не к месту использующимися иностранными словами. «Проклятый пацан», оскорбление, которое только и способно показать серьёзность испытываемых птицами трудностей, оказывается в таком случае триумфом молодого человека, способного импонировать птицам. А несколькими страницами дальше (214) читатель наталкивается на фразы Шребера, которые подтверждают нашу интерпретацию. «Многим птичьим душам шутки ради я дал девчачьи имена, чтобы не путать их между собой, так как всех этих птиц лучше всего можно было сравнить с маленькими девицами из-за присущего им любопытства, тяги к наслаждениям и т. д. Некоторые из девчачьих имён затем были подхвачены лучами Бога, чтобы присвоить эти имена соответствующим птичьим душам». От такого нетрудного истолкования «чудодейственных птиц» остаётся только один шаг до понимания загадочного «преддверия небес».

Я хорошо понимаю, что каждый раз мы нуждаемся в такте и сдержанности, учитывая незнакомство с читателя типичными случаями интерпретаций, встречающимися в психоаналитической работе, позволяя слушателю и читателю идти с нами в ногу лишь настолько далеко, насколько это им позволяет знакомство с психоаналитической техникой. Так что у нас серьёзная причина позаботиться о том, чтобы повышенное внимание к точности и тонкости интерпретаций не шло за счёт уменьшения веры и уверенности в нас читателя. В самой природе вещей лежит то, что кто-то из рабочих будет проявлять чрезмерную осторожность, а кто-то – чрезмерный риск. Правильные границы для даваемых интерпретаций можно познать только после многократных попыток и лучшего знакомства с самим предметом. При проработке случая Шребера я вынужден быть сдержанным из-за того, что сопротивлению против публикации «Мемуаров» всё же удалось одержать частичный успех, устранив из книги солидную часть материала, вероятно, наиболее значимую для психоаналитического понимания[36]. Так например глава III книги, начинавшаяся многообещающими словами: «А теперь я опишу некоторые события, происшедшие с другими членами моей семьи, которые вполне возможно связаны с предполагаемым убийством души, и в любом случае все они носят в себе более или менее загадочные черты, которые трудно объяснить традиционным опытом человека» (33), заканчивается непосредственно после этого предложением: «Дальнейший материал главы оказался неподходящим для публикации и удалён из книги». Так что я буду вполне удовлетворён, если мне удастся с некоторой надёжностью объяснить ядро бредовой системы её происхождением из известных человеческих мотивов.

Поэтому дополнительно я рассмотрю небольшой фрагмент истории болезни, на который в медицинской экспертизе не обращалось должного внимания, хотя сам больной сделал всё зависящее от него, чтобы выставить этот фрагмент на передний план. Я имею ввиду отношение Шребера к своему первому врачу, тайному советнику, профессору Флексигу из Ляйпцига.

Мы уже знаем, что вначале случай Шребера носил на себе черты бреда преследования, которые были стёрты только со времени метаморфоз болезни (с начала «примирения»). Так что постепенно «преследования» будут переноситься легче. Угрожающая кастрация, имеющая особый смысл для спасения мира, теперь перестаёт переживаться как позор. А виновником всех преследований является Флексиг, он так и остаётся их вдохновителем на весь период болезни[37].

В чём же собственно состояло преступление Флексига и каковы мотивы этого преступления? Об этом больной рассказывает с той характерной неопределённостью и непостижимостью, которые можно считать признаками особенно интенсивной работы, связанной с формированием бреда, если нам будет позволено подойти к паранойе по прообразу намного лучше нам известных сновидений. Флексиг совершил или пытался совершить «убийство души» больного, тот акт, который можно приравнять усилиям чёрта и демонов овладеть душой, акт, который возможно подготавливался в переговорах между уже давно умершими членами семей Флексига и Шребера (22 и след.). Мы с огромным интересом хотели бы узнать побольше о смысле убийства души, но здесь Шребер опять же самым тенденциозным образом скрывает от нас информацию: «В чём собственно состоит сущность убийства души и, так сказать, её техника, я ничего не могу сказать кроме того, о чём уже упоминал. Добавить могу только (и далее следует место, не допущенное к публикации)» (28). Вследствие таких пробелов нам не совсем понятно, что подразумевается под «убийством души». Единственный намёк, не замечаемый цензурой, мы рассмотрим чуть позже.

Как и всегда бывает в таких случаях позже следует дальнейшее расширение бреда, начинающего включать в себя отношения больного к Богу, причём в отношении к Флексигу ничего не меняется. Если до этого Шребер считал своим врагом только Флексига (или точнее его душу), а всемогущего Бога рассматривал в качестве своего союзника, то вскоре Шреберу не удаётся устранить мысли о том, что Бог оказался соучастником, если не вдохновителем плана, направленного против него (Шребера) (59). Но главным совратителем Бога на злодеяния так и остаётся Флексиг, именно его влиянию поддался Бог (60). Флексиг обладал способностью всей своей душой или её частью воспарить в небеса, делая самого себя (безо всякой смерти и предшествующего очищения) «предводителем лучей» (56)[38]. Эту роль душа Флексига сохраняет и после того, как больной из Ляйпцигской клиники был переведён в Пирсоновскую больницу[39]. Влияние нового окружения сказалось в том, что в бреде начала задействоваться новая душа главного смотрителя, в котором больной узнал прежнего товарища по играм (душа фон В.)[40]. А душа Флексига претерпела «деление души», осуществлявшееся с очень широким размахом. В некоторые времена существовало 40-60 разделившихся душ Флексига. Две наибольшие части души стали называться «высший Флексиг» и «средний Флексиг». Подобным же образом вела себя и душа фон В. (главного смотрителя) (111). Иногда было очень забавно наблюдать, как обе части души несмотря на свою повязанность дружбой враждовали друг с другом, когда сталкивались дворянская спесь одной и профессорская надменность другой (113). В первые недели пребывания Шребера в Зонненштайне (лето 1894) в действие вступила душа нового врача доктора Вебера, а вскоре после этого в развитии бреда произошёл тот переворот, который мы называем «примирением».

Во время последующего пребывания в Зонненштайне, когда Бог начал больше чествовать больного, на назойливо увеличивающееся количество душ началась облава, в результате которой душа Флексига оказалась представленной всего на всего в одном или двух образах, а душа фон В. так и вообще в одном единственном экземпляре. А вскоре она и вообще исчезла. Части флексигской души, медленно терявшие свой былой интеллект и могущество, стали называться «нижний Флексиг» и «Нашлась-мне-партия». То, что флексигская душа не утеряла своего значения до самого конца мы знаем по предисловию, «Открытому письму к господину тайному советнику, профессору, доктору Флексигу».

В этом заслуживающим внимания документе обнаруживается полная убеждённость в том, что магически воздействующий на него врач и сам находится во власти таких же видений, придерживается тех же самых выводов о природе запредельных вещей, что и больной. Шребер предупреждает читателя о том, что ему и в голову не приходило подвергнуть сомнению честь врача. Подобного рода предупреждения читатель встречает на страницах 343 и 445, причём Шребер говорит об этом серьёзно, делая на этом специальный акцент. Видно, как Шребер старается разделить «душу Флексига» и живого человека Флексига, физического Флексига и Флексига из бреда[41].

В результате изучения целого ряда случаев с бредом преследования я и другие психоаналитики пришли к выводу, что отношение больного к своему преследователю можно выразить простой формулой[42]. Персона, которой бред приписывает столь большую власть и влияние, в руки которой попадают все нити разворачивающегося заговора, является, в тех случаях, когда её приходится выявить, той самой, которая до заболевания играла такую же большую роль в эмоциональной жизни больного (или это будет замещающее лицо, за которым всё равно можно будет узнать оригинал). Энергетический заряд эмоции проецируется и воспринимается в качестве внешней власти, а сам эмоциональный тон обращается на противоположный. Тот, кого сейчас параноик боится и ненавидит из-за производимых им преследований, ранее был любимым и почитаемым. Появляющееся в бреде преследование прежде всего служит для того, чтобы оправдать метаморфозы эмоций больного.

Опираясь на эту точку зрения давайте обратимся к отношениям, которые были ранее между пациентом и его врачом, преследователем Флексигом. Как мы уже знаем, первое нервное заболевание было у Шребера в 1884-85 годы и протекало оно «без инцидентов с замешиванием в бред переживаний из запредельной области» (35). В этот период заболевания, получившего название «ипохондрия», которая по-видимому находилась на самой границе невроза, лечащим врачом больного был Флексиг. Тогда Шребер провёл 6 месяцев в клинике Ляйпцигского университета. Мы узнаём, что после выздоровления у больного остались самые прекрасные воспоминания о своём враче. «Самое главное, что я наконец-то был вылечен (после дополнительного длительного путешествия, проведённого с целью реконвалесценции [выздоровления]. Тогда я был переполнен исключительно чувством огромной благодарности к профессору Флексигу, что и проявил особым образом моим визитом и приличным гонораром (по моим взглядам)» (35-6). И действительно, в «Мемуарах» Шребер просто-таки восхваляет первое лечение, проведённое Флексигом, не находя в лечении ни какого изъяна. Это легко понять из последовавшей затем полностью противоположной установки к Флексигу. О первоначальной теплоте чувств по отношению к прекрасно справившемуся со своей задачей врачу можно судить и по продолжению высказываний Шребера: «А ещё глубже была благодарность со стороны моей жены, чествовавшего в профессоре Флексиге человека, возвратившего ей мужа, недаром годами на её рабочем столе стоял портрет профессора» (36).

Так как у нас отсутствует информация о причинах появления первого заболевания, хотя знание её необходимо для интерпретации второго тяжёлого заболевания Шребера, мы полагаясь на счастливый случай обратимся к неизвестным нам взаимосвязям. Мы уже знаем, что в период зарождения второй болезни (между назначением на должность и переходом к исполнению своих обязанностей, то есть, с июня по октябрь 1893 года) Шреберу приснилось несколько повторяющихся сновидений, в которых говорилось, что опять вернётся прежняя нервная болезнь. А однажды, когда Шребер находился в полудрёме, он ощутил,

насколько же чудесно почувствовать себя женщиной, занимающейся сексом. Если мы свяжем содержание этих сновидений и фантазию Шребера (и то, и другое он сообщает на одном дыхании), то cможем сделать вывод, что одновременно с воспоминанием о болезни пробудилось и отношение к лечащему врачу, так что можно говорить, что с самого начала в фантазии существовала женская установка по отношению к врачу. А возможно, так сновидение вообще говорило о страсти, существовавшей у Шребера: «Я опять смогу увидеть Флексига», а для этого достаточно было заболеть. Но из-за отсутствия информации о психическом материале первого заболевания тут мы не сможем далеко пойти. Возможно, начиная с первого заболевания у Шребера сохраняется нежное пристрастие к врачу, которое теперь (по неизвестным для нас причинам) достигло уровня эротической привязанности. И тотчас появляется возмущённое отвержение пока ещё безличностной фантазии с женской установкой – это действительно «мужской протест», хотя и не в смысле, придаваемом ему Альфредом Адлером[43]. И тем не менее во вскоре вспыхнувшем тяжёлом психозе фантазии с женской установкой уже ничем не сдерживаются. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы за параноидной неопределённостью речи Шребера обнаружить, что больной сам испытывает страх перед сексуальными непристойностями со стороны врача. Итак, причиной этого заболевания было пробуждение гомосексуального либидо, а объектом его по-видимому с самого начала был врач Флексиг. Сопротивление по отношению к такому либидозному побуждению спровоцировало конфликт, который и привёл к появлению патологических симптомов.

Я учитываю множество будущих возражений и критических замечаний в свой адрес. Кто знаком с сегодняшней психиатрией, должен заранее готовиться к такому.

Не следует ли рассматривать в качестве безответственного легкомыслия, бестактности и клеветы то, что Вы приписываете гомосексуальность столь высоконравственному человеку, председателю судебной коллегии доктору Шреберу? – В том то и дело что нет, так как больной сам осведомил окружающий его мир о фантазиях, в которых речь шла о его превращении в женщину, о том, что ему пришлось выйти за пределы имевшихся у него ощущений ради интересов более высоких инстанций. Таким образом, Шребер сам дал нам право изучать его фантазии. Наш перевод на медицинский жаргон того, что сказал больной, вряд ли добавит что-то либо нового. – Да, но Вам не следует забывать о том, что Шребер был больным человеком, что его бред о превращении в женщину необходимо считать патологической идеей. – Этого мы не забывали. Да и вообще мы работаем только со смыслом и происхождением болезненных идей Шребера. Мы обращаем особое внимание на различия, делаемые Шребером между человеком по фамилии Флексиг и «душой Флексига». Мы не собираемся упрекать Шребера ни в том, что у него обнаруживаются гомосексуальные побуждения, ни в том, что он пытается их вытеснять. Психиатры наконец-то должны научиться на примере этого больного не путать мир бессознательного с миром реальности, как это например, удаётся делать Шреберу, даже находясь в бреду.

Но ни в одном месте книги мы не находим прямых намёков на то, что столь опасное превращение в женщину должно происходить ради пользы Флексигу. Да это и не столь трудно понять. Опубликованные для широкой публики «Мемуары» не должны были оскорбить человека «Флексига», необходимо было избежать обвинения Флексига в гомосексуальности. Но даже и с учётом такого вынужденного смягчения происходящего Шреберу не удаётся скрыть истинный смысл обвинений. В книге мы, например, встречаем следующее место: «Таким образом против меня был подготовлен заговор (где-то в марте-апреле 1894 года), имевший целью то, чтобы из-за выявленной или предположительной неизлечимости моей нервной болезни предать меня другому человеку таким образом, что ему будет предоставлена моя душа, а моё тело после того, как будет превращено в женское, будет отдано ему для сексуальных утех» (56)[44]. Наверное, не стоит говорить о том, что место Флексига никакой другой человек в бреде Шребера ни разу не занимал. Правда, под самый конец пребывания в Ляйпцигской клинике у Шребера появляется опасение, что для сексуальных забав его «могут отдать смотрителям» (98). В последующем развитии бреда женская установка, безо всякой боязни проявляющаяся по отношению к Богу, устраняет имевшиеся ещё сомнения в роли, которая с самого начала приписывалась лечащему врачу. Другой упрёк в адрес Флексига звучит на протяжении всей книги. Тот якобы виновен в убийстве души Шребера. Мы уже знаем, что точные обстоятельства этого преступления самому больному не до конца ясны. Возможно из-за связей Шребера с секретными вещами, о которых он не может говорить в книге (глава III). Здесь нам помогает продвинуться дальше лишь одна нить. Убийство души истолковывается Шребером при опоре на саги, например, «Фауст» Гёте, «Манфред» лорда Байрона, «Свободный стрелок» Вебера и т. д. (22), а среди этих примеров один акцентируется и в другом месте книги. Говоря о расщепление Бога на двух персон Шребер отождествляет «нижнего» и «верхнего» Бога с Ариманом и Ормуцдом (19), а чуть позднее мы встречаем мимолётное примечание: «А впрочем имя Ариман встречается и в «Манфреде» лорда Байрона, когда он говорит о убийстве души» (20). Но в названном произведении Байрона вряд ли можно будет отыскать что-либо схожее с пактом на жизнь и смерть души, который заключил Фауст. Да и выражение «убийство души» я понапрасну искал в «Манфреде», самое большее что здесь можно обнаружить, так это инцест между сибсами. И тут опять обрывается короткая нить[45].

Не пытаясь погружаться глубже в наше исследование, мы хотим сказать о правомерности нашей гипотезы, что причиной заболевания Шребера является вспышка гомосексуального побуждения. Об этом же говорит и примечательная, хотя и не совсем понятная деталь из истории больного. Ещё одно, решающее «обострение нервов» наступило у больного тогда, когда его жена взяла для отдыха короткий отпуск. А до того она по несколько часов проводила с больным, сюда входил и совместный обед. Когда после четырёхдневного отсутствия жена пришла к больному, то он был изменён самым трагическим образом. Шребер не желал её больше видеть. «Решающей для моей психической катастрофы оказалась ночь, когда у меня было необычайно большое число поллюций (наверное полдюжины)» (44). Скорее всего присутствие жены защищало Шребера от привлекательности окружающих его мужчин. А если мы ещё скажем, что у взрослых людей поллюции не могут появляться без участия психики, тогда нам придётся добавить к поллюциям той ночи гомосексуальные фантазии, так и оставшиеся бессознательными.

Мы не можем разгадать, почему эта вспышка гомосексуального либидо пациента наступила именно в то время, в ситуации между назначением и переездом на новое место жительства, так как нам не хватает более точной информации. Не забывайте, что все люди в течении своей жизни осуществляют выбор между гетеросексуальными и гомосексуальными ощущениями. Отказ или разочарование, полученные на одной стороне, заставляют человека обратиться к другой. В случае Шребера нам ничего не известно о подобных моментах. Но не стоит не замечать особый соматический фактор, который вполне возможно сыграл свою роль. Ко времени заболевания Шреберу был 51 год, он находился в том критическом для сексуальной жизни возрасте, в котором у женщины после прежнего усиления сексуальная функция начинает довольно быстро снижаться. По-видимому природа не щадит тут и мужчину. У него тоже можно обнаружить «климакс» со специфической предрасположенностью к болезням[46].

Представляю, с каким огромным сомнением будет восприниматься предположение о том, что симпатия какого-то мужчины по отношению к врачу смогла проявиться только спустя восемь лет, причём совершенно неожиданно и с огромной силой, доводя мужчину до тяжёлого психического расстройства. Однако я полагаю, что у нас нет права взять и с самого начала просто так отвергнуть это предположение, что нам советуют «помощники», говорящие о абсолютной невероятности такой гипотезы. Вместо этого следует попытаться воспользоваться нашей гипотезой и посмотреть насколько далеко мы можем продвинуться с ней в исследованиях. Её невероятность может оказаться лишь временной и обусловленной тем, что мы ещё не достаточно познали все существующие взаимосвязи. Не забывайте, что ведь это только начальная гипотеза, на основе которой мы пытаемся разрешить проблему. Кто никак не может избавиться от приверженности предрассудкам, считая нашу гипотезу совершенно ни на что не годной, тому мы можем легко показать возможности, посредством которых выдвинутая нами гипотеза теряет свою неприглядность. Симпатия, ощущаемая по отношению к врачу, на самом деле может легко оказаться спровоцированной «явлением переноса», посредством которого загруженность (оккупация) больного какой-либо эмоцией с значимой для него персоны перемещается на абсолютно ничего не вызывающего у него врача, так что фактически врач оказывается человеком, замещающим другого, суррогатом более близкого человека. Говоря более конкретно, врач чем-то напомнил больному брата или отца, то есть, во враче больной заново открывает для себя брата или отца. Вряд ли можно будет приписать нашей гипотезе необоснованность, если у Шребера проявилась страсть к замещающей особе, причём с такой силой, которая, наверное, была характерна для отношений с первоначальными объектами его симпатии.

В интересах такого подхода было бы лучше узнать, жив ли был отец пациента ко времени начала его заболевания, имел ли пациент брата и был ли он жив в то время или уже пребывал в загробном мире. И тут мне повезло. После долгих поисков я натолкнулся на одно место в «Мемуарах», в котором сам больной устраняет мои сомнения следующими словами: «Память о моём отце и брате для меня настолько свята, что …» (442). Таким образом, ко времени второго заболевания Шребера они были умершими (а возможно, и ко времени первого)[47].

Думаю, что теперь никто не будет просто так отвергать гипотезу о том, что поводом к заболеванию Шребера было проявление женственного (пассивно-гомосексуального) фантазируемого желания, которое своим объектом выбрало персону врача. Со стороны личности Шребера против этого желания выступило мощное сопротивление. Защита-борьба, которая возможно могла бы проявиться и в других формах, по неизвестным для нас причинам выбрала в данном случае форму бреда преследования. Страстно жаждавшийся ранее объект любви теперь становится преследователем, а страстно фантазируемое либидозное желание модифицируется в преследование. Мы предполагаем, что такое схематическое понимание окажется верным и в других случаях бреда преследования. Что особенно привлекает в данном случае Шребера по сравнению с другими, так это развитие, которое принимает болезнь, метаморфозы, которые происходят с заболеванием с течением времени.

Одна из таких метаморфоз заключается в замещении Флексига высшей персоной Бога. Вначале складывается впечатление о ещё большем обострении конфликта, о усилении непереносимого преследования. Но вскоре становится понятным, что подготавливается вторая метаморфоза, а вместе с нею и разрешение конфликта. Шребер не мог принять на себя роль женщины-проститутки для утех врача. Зато «ответственная» задача доставлять наслаждение самому Богу, наслаждение, которое тот пытается отыскать, не наталкивается на большое сопротивление со стороны Я. Кастрация теперь перестаёт быть оскорблением, она «соответствует мировому порядку», вступает в великие космические взаимосвязи, служит во благо нового созидания погибающего мира людей. «Новые люди в шреберовском духе» будут чествовать своего предка, пережившего преследования. Таким образом, находится выход, удовлетворяющий обои конфликтующие части. Я вознаграждает себя за всё манией величия, но и женственное фантазируемое желание тоже остаётся в силе, и даже становится приемлемее. Теперь могут быть прекращены борьба и болезнь. И только пока сохраняющаяся повышенная ориентация на реальность заставляет отложить решение с сегодняшнего дня на отдалённое будущее, удовлетворяясь так сказать асимптотической[48] реализацией желания[49]. Шребер предвидит, что когда-нибудь он будет превращён в женщину; а до таких метаморфоз персона доктора Шребера останется в прежнем виде.

В учебниках психиатрии в тех случаях, когда речь заходит о переходе бреда преследования в манию величия, процесс этот описывается следующим образом: больной, который вначале оказался жертвой бреда, предметом преследования со стороны могущественных властей, ощущает в себе потребность каким-нибудь образом объяснить причины такого преследования. Вот якобы таким способом больной и приходит к идее, что он является выдающейся личностью, достойной такого преследования. А этим появление мании величия приписывается процессу, который мы называем «рационализацией», на которую обратил внимание Э. Джонс (1908). Мы считаем совершенно непсихологическим подход, когда рационализации приписывается столь мощное аффективное последствие. Наши идеи поэтому идут совершенно в ином направлении, чем то, что мы вывели из учебников психиатрии. Но в начале мы хотим заявить о том, что истинного источника мании величия мы не знаем[50].

Возвращаясь теперь назад к случая Шребера, мы должны признаться, что прояснение метаморфоз в бреде Шребера налагает на нас необычайно большие трудности. Каким путём и какими средствами осуществляется переход от Флексига к Богу? Откуда берётся у Шребера мания величия, позволяющая столь счастливо примириться с преследованием, выражаясь аналитически, позволяющая принять вытеснявшееся им ранее фантазируемое желание? Опору тут нам дают прежде всего «Мемуары», в которых мы читаем о том, что для Шребера «Флексиг» и «Бог» находятся в одном ряду. Шребер подслушал один из разговоров Флексига со своей женой, когда врач представился ей как «Бог Флексиг», а потому жена и стала считать его безумным (82). Далее следует обратить внимание на следующую деталь шреберовского бреда. Подобно тому, как преследователь, если мы будем учитывать целиком весь бред, расщепляется на Флексига и Бога, так и сам Флексиг чуть позднее расщепляется на две личности, на «верхнего» и «среднего» Флексига (166), а Бог – на «верхнего» и «среднего» Бога. В более поздних стадиях болезни расщепление Флексига на этом не заканчивается (193). Расщепление вообще является характерным для паранойи. То, что паранойя расщепляет, то истерия сгущает. А ещё лучше говорить, что паранойя расторгает сгущения и идентификации, образованные бессознательной фантазией. То, что подобного рода расторжение Шребер использует неоднократно, является по мнению К. Г. Юнга[51] признанием значимости соответствующей персоны. Все расщепления Флексига и Бога на несколько лиц означают, следовательно, то же самое, что разделение преследователя на Флексига и на Бога. Перед нами дублирование тех самых значимых отношений, которое О. Ранк (1909) обнаружил в создаваемых народами мифах. Для интерпретации всех этих черт мы можем удовлетвориться указанием на разложение преследователя на Флексига и Бога, рассматривая такой процесс как параноидную реакцию на существующую принадлежность обоих лиц к одной и той же цепочке (их отождествление с её отдельными звеньями). Если Флексиг когда-то был любимым человеком, то и Бог является на самом деле возвращением любимого человека, но другого и скорее всего более значимого.

Если мы продолжим такой кажущийся логическим ход мыслей, то нам придётся признаться, что этим другим человеком не мог быть никто кроме отца, а тогда Флексигу наверняка навязывается роль (по-видимому старшего[52]) брата. Таким образом, корнями женственных фантазий Шребера, которые вызывали у него огромное сопротивление, была страстная привязанность к отцу и брату, сила которой доходила до эротических желаний. Страсть к брату посредством переноса перешла на врача Флексига, а введение в сцену образа отца уравновесило внутреннюю борьбу.

Если появление отца в шреберовском бреде оправдано, то тогда оно должно помочь нам прояснить непонятные элементы бреда. Мы хорошо знаем о своеобразии отношения Шребера к его Богу. Это было самое странное смешение кощунственной критики и мятежного возмущения с благоговейной преданностью. Бог, находившийся под соблазняющим влиянием Флексига, не был способен чему-нибудь научиться из опыта, не понимал живущих людей, так как мог обращаться только с трупами. Свою власть Бог проявлял в целом ряде творимых им чудес, все из которых, несмотря на своё поражающее совершенство, оказывались вульгарными и глупыми.

Отец председателя судебной коллегии доктора Шребера был не простым человеком. Доктор Даниель Готтлоб Мориц Шребер, память о котором и сегодня сохраняют многочисленные общества его имени (прежде всего в Саксонии), был врачом, стремления которого претворить в жизнь программу гармоничного образования детей, соединить вместе воспитательные усилия семьи и школы, использовать физические упражнения и физическую работу для укрепления здоровья оказало на современников неизгладимое впечатление[53]. О былой славе основателя лечебной гимнастики Германии ещё и до сих пор говорят многочисленные издания широко распространённой в наших кругах книги «Медицинская гимнастика в домашних условиях»[54].

Конечно же, такой отец в почитающих воспоминаниях сына вполне мог подходить на роль Бога, к тому же отец рано умер. У современных людей существует непримиримый разрыв между личностью Бога и человеком, пусть даже он будет семи пядей во лбу. Но не стоит забывать, что так было далеко не всегда. Древние народы были ближе к Богу чем мы. У римлян умерший император всегда обожествлялся. А самый трезвый и мудрый среди них Веспазиан уже при первом приступе своей болезни сказал: «О горе мне, наверняка меня причислят к Богам»[55].

Нам точно известно о свойствах инфантильной установки маленького Шребера к своему отцу. В ней мы обнаруживаем смешение благоговейной покорности и мятежного возмущения, таково же отношение больного к своему Богу. То есть, отношение к Богу несомненно является точным слепком с отношения к отцу. А то, что отец Шребера был врачом, причём довольно авторитетным, дань почтения которому конечно же отдавал и наш больной, позволяет нам понять поражающую черту характера, которую Шребер особенно критически выделяет в своём Боге. Разве может быть более сильной насмешка над врачом, чем утверждение, что он ничего не понимает в живых людях, умея обходиться лишь с трупами? Конечно, к сущности Бога относится умение делать чудеса. Но и врач тоже делает чудеса, о чём свидетельствуют восторженные отзывы клиентов, по словам которых с ними произошло чудесные изменения (полное исцеление). Если потом именно это чудо, для которого ипохондрия больного предоставляет богатый материал, становится столь сомнительным, абсурдным, а частично ещё и дурацким, то стоит припомнить утверждения, сделанные нами в «Толковании сновидений», что абсурдность в сновидениях свидетельствует о насмешке и издевательстве[56]. Таким образом, абсурдность и при паранойе служит тем же самым изобразительным целям. Другие критические высказывания в адрес Бога, например то, что он ничему не научается из опыта, может объясняться тем, что мы имеем тут дело с механизмом типа «сам ты дурак»[57], когда упрёк со стороны возвращается назад, первоначальному отправителю. Это схоже с упоминавшимися обвинениями в «убийстве души», которое голоса приписывают Флексигу, хотя вначале существовало только самообвинение[58].

После такого рода использования профессии отца для прояснения особенностей шреберовского Бога, мы можем теперь отважиться проинтерпретировать обращающее на себя внимание разделение божественной сущности. Божественный мир как известно состоит из «переднего божьего царства», которое ещё называется «предверием небес» вместе с входящими сюда отделившимися душами людей и из «заднего божьего царства», представленного «нижним» и «верхним» Богом (19). Хотя мы и понимаем, что нам не доступно прояснить существующее здесь сгущение, мы всё же постараемся использовать ранее найдённое указание на то, что «чудодейственная» птица, на самом деле оказавшаяся девушкой, связанной с преддверием небес, чтобы интерпретировать переднее божье царство и преддверие[59] в качестве символа женственности, а заднее божье царство – в качестве символа мужественности. Если бы мы знали точно, что умерший брат был старше Шребера, то разложение Бога на нижнего и верхнего Бога можно бы было тогда рассматривать в качестве проявления воспоминания, что после преждевременной смерти отца его место занял старший брат.

А ещё в этой связи я хотел бы напомнить о солнце, которое своими «лучами» приобрело огромное значение для шреберовского бреда. У Шребера совершенно необычное отношение к солнцу. Солнце говорит со Шребером на человеческом языке и этим даёт признать в нём (в солнце) одушевлённое существо или орган какого-либо высшего существа, стоящего за ним (9). По документам медицинской экспертизы мы знаем, что Шребер неистово выкрикивал на солнце «оскорбительные и угрожающие слова» (382)[60], что он призывал солнце держаться от него подальше. Сам Шребер сообщает, что солнце при его появлении тускнеет[61]. То, что солнце разделяет судьбу Шребера, видно по тому, что серьёзные изменения во внешней картине солнца обнаруживаются сразу же после того, как у Шребера что-либо изменяется, такое например наблюдалось в первые недели пребывания Шребера в Зонненштайне (135). Шребер помогает нам истолковать этот миф о солнце. Шребер идентифицирует солнце напрямую с Богом, то с нижним Богом (Ариманом), то с верхним: «А на следующий день я увидел верхнего Бога (Ормуцда), хотя в этот раз не посредством моего духовного глаза, а моим глазом, данным телу. Это действительно было солнце, но не в привычном, всем людям известном проявлении, а …» (137-8). Теперь нам становится понятно, почему Шребер обращается с солнцем не иначе как с самим Богом.

Я не хочу быть ответственным за однотонность психоаналитических решений из-за того, что опять считаю солнце ничем другим как только сублимированным символом отца. Правда, символика тут противоречит грамматическому роду[62]; но в большинстве других языков солнце мужского рода. Противоположной партией будет повсеместно представленная «мать-земля». В процессе психоаналитического разрешения патогенных фантазий невротиков мы достаточно часто убеждаемся в этом. Могу только указать на существующие у всех народов мифы о космосе. Один из моих пациентов, рано потерявший отца, пытался вновь отыскать его в величавых и мощных проявлениях природы. Это навело меня на мысль, что и гимн Ницше «Перед восходом солнца» тоже является выражением подобной тоски[63]. Ещё один невротик, который после смерти отца пережил первый приступ страха и головокружения, так сказал о ярко светившем солнце, когда орудовал лопатой в саду: «Я боялся, что отец наблюдает за тем, как я обрабатываю мать острым инструментом». Пациент самостоятельно пришёл к этой интерпретации. Когда я высказал сомнение в том, что говорил пациент, он уточнил сказанное им. Ещё при жизни отца пациент сравнивал его с солнцем, правда, делая это тогда в издёвку. Сколько не спрашивали пациента о том, где будет отдыхать отец этим летом, он всегда заканчивал ответ словами из «Пролога на небесах»:

«Предписанное ему путешествие

Завершит он раскатами грома».

Каждый год по совету врачей отец посещал курорт Мариенбад. Инфантильная установка по отношению к отцу проявлялась в двух формах. Когда отец ещё был жив, отмечалось полное неприятие и непрестанные конфликты. А сразу же после смерти инфантильная установка сказалась неврозом, который базировался на рабской покорности и послушании по отношению к отцу, хотя и задним числом[64].

Таким образом, и в случае Шребера мы не покидаем почву хорошо нам знакомого отцовского комплекса[65]. Хотя сам больной борьбу с Флексигом рассматривает как конфликт с Богом, мы сводим этот конфликт к инфантильному конфликту с любимым отцом. Такой подход позволяет нам понять неизвестные для нас пока детали в содержании бреда Шребера. У нас имеется весь необходимый материал. На психоаналитических сеансах мы вряд ли бы обнаружили большее, хотя всё представлено какими-то намёками. В детских переживаниях отец скорее всего был помехой на пути удовлетворения, чаще всего имеющего аутоэротическую форму, которое позднее стало заменяться в фантазиях менее бесславными действиями[66]. А на исходе шреберовского бреда инфантильное сексуальное стремление празднует свой триумф. Привычное наслаждение запрещается под страхом господним, даже сам Бог (отец) не осмеливается требовать от него традиционных способов удовлетворения. Самая страшная угроза со стороны отца, кастрация, вначале преодолевается больным, а затем подыскивается и обходной материал в форме приемлемого для Шребера фантазийного желания превратиться в женщину. Хорошо видны намёки на провинность, завуалированные лишь вводимой Шребером темой «убийства души». Старший надсмотрщик оказывается идентичным товарищу Шребера фон В., который несправедливо обвиняет его в онанизме, во всяком случае так свидетельствуют голоса (108). Они говорят об этом, одновременно затрагивая тему кастрации: «Подобные действия в конечном итоге необходимо представлять как наслаждение-разврат» (127-8)[67]. И наконец стоит обратить внимание на постоянное навязчивое мышление, которому подвержен больной, полагающий, что Бог считает, что он превратится в безумца как только хотя бы на один миг перестанет думать, и тогда Богу придётся отшатнуться от него. Нам известна и другая форма угроз и опасений, а именно, на сексуальную активность, в данном случае на онанизм, из-за которого человек теряет рассудок[68]. Из-за огромного количества ипохондрических бредовых идей[69], сформированных больным, наверное нет никакого чуда в том, что некоторые из них будут полностью совпадать с ипохондрическими опасениями онанистов[70].

Тому, кто более дерзок в своих интерпретациях, или тому, кто будет лучше осведомлён о семье Шребера из-за личного знакомства с близкими, средой и небольшими семейными инцидентами, тому будет более легко свести бесчисленное количество элементов шреберовского бреда к их истокам, а этим прояснить их значение, и всё это несмотря на работу цензоров, сказавшейся на «Мемуарах». Мы же вынуждены ограничиться столь неполным представлением материала, относящегося к детской жизни больного, материала, в котором параноидное заболевание пока инсценируется только в актуальном конфликте.

Возможно, мне можно добавить одно слово о правомерности обосновывать конфликт, вспыхнувший в зрелые годы Шребера, существовавшим у него женственным фантазийным желанием. Перед нами стоит задача, связать появление фантазийного желания с неудачами, с неудовлетворённостью реальной жизнью. Об одной из пережитых трагедий Шребер вскоре говорит и сам. Представляемый счастливым, брак тем не менее был бездетным. А прежде всего не было сына, появление которого могло бы утешить Шребера за потерю отца и брата. На сына могла бы устремиться неудовлётворённая гомосексуальная нежность[71]. Род Шреберов грозил исчезнуть. Складывается даже впечатление, что Шребер гордился своим происхождением и семьёй. «И Флексиги, и Шреберы принадлежали, как гласит титул, к высшему небесному дворянскому роду». Шреберам прежде всего принадлежал титул «маркграфы Таскании и Тасмании». Всё это хорошо соответствует привычке человеческих душ, украшать себя высокопарными земными титулами, удовлетворяя таким образом особый род личного тщеславия» (24)[72]. Великий Наполеон развёлся с Жозефиной только после тяжёлой внутренней борьбы, так как Жозефина не способна была продолжить династию[73]. Доктор Шребер вынужден был создать фантазию о том, что если бы он был женщиной, то он лучше бы справился с задачей рождения детей. Так и был проторен путь к возвращению в женственную установку по отношению к отцу, характерную для первых лет жизни. Смещаемый всё больше в будущее бред о том, что в результате кастрации планета будет заселена «новыми людьми, порождёнными духом Шребера» (288), был таким образом попыткой избавиться от бездетности. Если «маленькие мужчины», которых сам Шребер находит удивительно загадочными существами, являются детьми, то тогда становится понятным и то, что собравшись в огромном количестве они стоят на его голове (158); ведь это «дети его духа». (Сравните с примечанием о происхождении от отца и о рождении Афины в истории болезни «человека-крысы»)

 

III. О паранойяльном механизме

До сих пор мы ограничивали наше обсуждение отцовским комплексом, доминирующим в случае Шребера, и центральным фантазийным желанием болезни. Но во всём этом нет ничего характерного для специфической формы болезни – паранойи; ничего такого, чего бы мы не могли найти в других случаях невроза, да и действительно в них находим. Своеобразие паранойи (или параноидной деменции[74]) мы должны отнести к другой области, к особой форме проявления симптомов. А тогда нам следует обращаться не к комплексу, а к механизму формирования симптомов или к механизму, прибегающему за помощью к вытеснению. Мы можем сказать, что параноидный характер обусловливается тем, что ради защиты от гомосексуального фантазийного желания человек обращается к бреду преследования.

И тем значительнее бы оказалось то, если бы на опыте обнаружилось, что именно гомосексуальной фантазии будет присуща более глубокая, а возможно и константная связь с рассматриваемой нами формой болезни. Не доверяя своему опыту в этой области, вместе с моими друзьями К. Г. Юнгом из Цюриха и Ш. Ференци из Будапешта я несколько лет изучал целый ряд случаев параноидного заболевания, которые исследовались ими, причём интересовала меня только одна затронутая мной проблема. Пациентами были мужчины и женщины, истории болезней которых служили нам в качестве материала исследований. Больные отличались по национальности, профессии и социальному классу. Поражало то, насколько ясно во всех этих случаях в самом центре патологического конфликта находилась защита от гомосексуальных желаний, причём у всех больных попытки преодолеть свою бессознательно усиленную гомосексуальность провалились[75]. И это вовсе не соответствовало нашим ожиданиям. При паранойе совсем не заметно, что тут может быть замешана сексуальная этиология. Наоборот, в глаза прежде всего бросается повышенная обидчивость на окружающих и склонность переживать унижение, особенно это касается мужчин. Однако теперь достаточно лишь немного углубиться в суть проблемы, чтобы за социальными проблемами в качестве истинной причины заболевания заметить участие гомосексуальных компонентов эмоциональной жизни. Поскольку нормальная психическая деятельность не позволяет увидеть глубины душевной жизни, можно полностью отрицать то, что эмоциональные отношения индивидуума к окружающим его людям фактически или генетически имеют что-либо общее с эротикой. А вот бред закономерно вскрывает такие отношения, сводя само социальное чувство к его корням в грубо-чувственном, эротическом желании. Доктор Шребер, в чьём бреде невозможно не признать влияния гомосексуальной фантазии, в свой здоровый период не показывал никаких признаков гомосексуальности в её вульгарном смысле, что хорошо видно на основании документов.

Думаю, что будет справедливо и не излишне показать, чем конкретно уже сейчас нас может снабдить психоанализ в понимании роли гомосексуальных желаний при заболевании паранойей. Исследования последнего времени[76] привлекли наше внимание к одной из стадий развития либидо, которую ребёнок проходит на пути от аутоэротизма к объект-любви[77]. Обычно эту стадию называют нарциссизмом. Я же предпочитаю возможно менее корректный, но более краткий и менее дурно звучащий термин нарцизм[78]. Он описывает процесс, когда развивающийся индивидуум интегрирует все свои аутоэротически работающие сексуальные влечения в одно целое ради того, чтобы добиться объекта. Вначале в качестве объекта любви индивид выбирает самого себя, своё собственное тело, и лишь после этого в качестве объекта начинает выбирать неизвестных ему персон. Возможно, что эта посредничающая фаза между аутоэротизмом и выбором незнакомого объекта в норме должна наступать неизбежно. Складывается впечатление, что многие персоны задерживаются на ней на необычайно большой срок и что от прохождения этого состояния во многом будут зависеть развитие будущих ступеней. В Самости, выбираемой в качестве объекта, главную роль уже могут играть гениталии. А на дальнейшем пути человек осуществляет выбор объектов со схожими гениталиями, то есть выбирает гомосексуальный объект, прежде чем перейти к гетеросексуальности. Мы считаем, что встречающиеся манифестные гомосексуалисты так и не смогли освободиться от предпочтения выбора объекта со схожими гениталиями, причём большую роль здесь ещё играют детские сексуальные теории, наделяющие представителей обоего пола одними и теми же гениталиями[79].

После достижения ступени, на которой доминирует гетеросексуальный выбор объекта, гомосексуальные стремления не отменяются и не умирают, они просто оттесняются от своей первоначальной цели и используются по новому назначению. Они будут интегрироваться с частями Я-влечений, чтобы сообща строить компоненты социальных влеченияй, в качестве главных «ориентиров»[80]. Вот так эротика и вносит свой вклад в дружбу, товарищество, чувство солидарности и любовь ко всему человечеству. Вряд ли мы сможем выяснить величину вклада, который черпает свою энергию из эротических источников с подавленной сексуальной целью и использует его для формирования нормальных социальных отношений между людьми. К этой же идее относится и то, что как раз манифестные гомосексуалисты, а среди них прежде всего такие, которые пытаются противостоять чувственному удовлетворению, будут отличаться особенно интенсивным участием в общих интересах человечества, что обусловлено существующей у них сублимацией эротики.

В работе «Три очерка по сексуальной теории» я высказал мнение, что на любой ступени психосексуального развития возможна «фиксация», а этим и появление специфической предрасположенности к заболеваниям[81]. Персоны, которые не полностью преодолели стадию нарцизма, то есть обладают там фиксацией, подвергают себя большой опасности. Когда накопившееся либидо не находит возможности для разрядки, тогда социальные влечения подвергаются сексуализации, заставляя этим отступать в своём развитии и отказываться от приобретённых способов сублимации. К такому результату может приводить всё, что вызывает попятное течение либидо («регрессию»), например, разочарование женщины своим партнёром, а у мужчины – отсутствие продвижения в профессиональной карьере (оба случая сводятся к неудачам). Да и большое накопление либидо может начать излишне сильно проявлять свою власть-насилие, не позволяя для разрядки воспользоваться уже имеющимися путями. В результате в самом слабом месте строения плотина даёт течь[82]. Так как проводя психоаналитические сеансы мы обнаружили, что параноики пытаются сопротивляться такой сексуализации своих либидозных оккупаций социальных видов деятельности, то мы вынуждены прийти к гипотезе, что слабое место в психосексуальном развитии параноиков следует искать на пересечении аутоэротизма, нарцизма и гомосексуальности. Там при паранойе находится патологическая предрасположенность, которую возможно ещё придётся уточнить. Схожую предрасположенность мы должны приписать Dementia praecox Крепелина (шизофрении по Блойлеру). В дальнейших исследованиях мы надеемся получить опорные точки для того, чтобы обосновать различия в форме и исходе обоих типов заболеваний, и здесь как нельзя лучше поможет изучение соответствующих различий в предрасполагающих фиксациях.

Хотя мы и выставили предположение, что гомосексуальные фантазии о любви к мужчине образуют ядро конфликта при мужской паранойе, мы всё же не должны забывать о том, что для надёжности такой важной гипотезы необходимо провести большое число исследований, в которых следует изучить все формы паранойяльных заболеваний. То есть, мы должны быть готовы к тому, чтобы ограничить наше утверждение одним единственным типом паранойи. И всегда обращает на себя внимание то, что все без исключения известные основные формы паранойи представляют из себя отвержение мысли «Я (мужчина) люблю его (мужчину)», причём тут обнаруживаются самые разнообразные возможности разрешения противоречия. Скажем:

а) Бред преследования, когда человек громко прокламирует: «Я его не люблю – иначе почему бы я его ненавидел». Такое разрешение, которое и в бессознательной сфере[83] не может звучать иначе, однако не осознаётся параноиком в этой форме. Механизм формирования симптомов требует от параноика, чтобы внутренние восприятие и чувство он заместил восприятием извне. А этим мысль «Я конечно же его ненавижу» посредством проекции превращается в другую мысль: «Он ненавидит (преследует) меня, что даёт мне право в свою очередь ненавидеть его». Мотивирующее бессознательное чувство таким образом воспринимается в качестве следствия внешнего восприятия:

«Я конечно же его не люблю – я ненавижу его – потому что он меня преследует».

Исследование не оставляет никакого места для сомнений в том, что преследователем является не кто иной как когда-то обожаемый человек.

b) Другим способом атаки на обнаружившееся противоречие является эротомания, которая так и осталась бы непонятной без нашего подхода.

«Я не люблю его – так как я конечно же люблю её».

И та же самая навязанность проекции приводит к трансформации мысли: Я замечаю, что она меня любит».

«Я не люблю его – так как я, конечно же, люблю её – потому что она любит меня».

Многие случаи эротомании могут создавать впечатление о существующих здесь чрезмерных или искажённых исключительно гетеросексуальных фиксациях, если только не обращать внимания на то, что все влюблённости эротоманов появляются не по внутренним побуждениям к любви, а являются извне приходящим желанием быть любимым. При этой форме паранойи может осознаваться даже посредничающая мысль «Я люблю её», так как противоречие с первой мыслью не настолько сильно, не настолько невыносимо, как противоположность между любовью и ненавистью. Ведь всегда есть возможность любить не только его, но и её. А на таком пути оказывается возможным, что замещение проекцией «Она любит меня» будет отступать перед мыслью «основного языка»: «Я конечно же люблю её».

с) и ещё одной, третьей возможностью справиться с противоречием является бред ревности, характерные формы которого мы изучили как у мужчины, так и у женщины.

Бред ревности алкоголика. Роль алкоголя при этом заболевании хорошо нам понятна во всех измерениях. Мы знаем, что это средство устраняет сдерживающие моменты и заставляет регрессировать сублимации. Нередко мужчина берётся за рюмку из-за разочарований в отношениях с женщиной, как правило это означает, что он отправляется в питейный трактир, в общество мужчин, которые позволяют ему пережить эмоциональное удовлетворение, которого он не получает дома от жены. А если теперь в его бессознательной сфере объектами более сильной либидозной оккупации становятся мужчины, тогда приходится защищаться посредством третьего типа борьбы с противоречием:

«Не я люблю этого мужчину – его ведь любит женщина» — алкоголик подозревает существование прекрасной дамы у всех мужчин, которых он пытается любить.

Здесь нет места проективному искажению, так как со сменой любящего субъекта процесс этот сам по себе устраняется из сферы Я. То, что женщина любит мужчин, остаётся фактом внешнего восприятия; а то, что сам человек не любит, а ненавидит, что человек любит не эту, а другую персону, это конечно же результат внутреннего восприятия.

Совершенно аналогично формируется паранойя с ревностью у женщин.

«Не я люблю женщин – а он их любит». Ревнивая женщина подозревает своего мужчину в связях со всеми женщинами, которые нравятся ей самой, и всё из-за существующих у неё нарцизма и гомосексуальности, ставших чрезмерными и предрасполагающих к подобного рода заболеваниям. Существующий в душе объект любви, на основе которого выбирается мужчина, однозначно показывает влияние того периода жизни, когда произошла фиксация; в качестве объектов любви чаще всего выбираются пожилые, не пригодные к реальной любви персоны, люди напоминающие нянек, служанок, подруг детства или даже конкурирующих сестёр.

Теперь читатель может поверить в то, что состоящее из трёх членов предложение «Я люблю его» допускает три вида опровержения. Бред ревности опровергает наличие субъекта, бред преследования – глагола, а эротомания – объекта. Конечно, должна существовать и четвёртая возможность опровержения – полное отвержение всей мысли:

«Я вообще никого и никогда не любил» — эта идея кажется психологически адекватной, но так как человек всё же вынужден найти применение своему либидо, то появляется мысль: «Я люблю только себя». Этот вид разрешения противоречия приводит таким образом к мании величия, которую мы рассматриваем как сексуальную переоценку своего собственного Я, с большим «успехом» замещающую столь хорошо известную любовь к объекту[84].

Нужно не забывать и в других частях учения о паранойе о том, что при большинстве форм параноидного заболевания мы констатируем добавочный элемент в виде мании величия. У нас даже есть право считать, что мания величия вообще характеризуется инфантильностью, а потому в ходе психического развития ею жертвуют ради общества. Никакой другой фактор не воздействует столь интенсивно на подавление мании величия как влюблённость, властно захватывающая индивида.

«Где пробуждается любовь,

там умирает Я, наш мрачный деспот»

(Джеладелин Руми)

После наших размышлений о своеобразном значении гомосексуальных фантазий при паранойе мы возвращаемся к одному из двух моментов, в котором мы изначально признаём самое типичное для этой формы заболевания: к механизму формирования симптома и к вытеснению.

Кажется, что у нас нет никакого права считать оба этих механизма идентичными, приписывая один и тот же путь формированию симптомов и процессу вытеснения, с учётом противоположной направленности этих путей. Вероятность такого слишком мала. Но мы хотим добиться здесь большей ясности, что невозможно без проведения более точных исследований.

В формировании паранойи прежде всего привлекает к себе та черта, которая называется проекцией. Какое-либо внутреннее восприятие подавляется, а в качестве компенсации его содержание, после того как оно познало на себе некоторое искажение, осознаётся как появляющееся вовне. Искажение при бреде преследования проявляется в изменении аффекта. То, что на самом деле должно было восприниматься как чувство любви субъекта, воспринимается как приходящая извне ненависть. Кто-то наверняка попытается придать этому примечательному процессу знак самого существенного в паранойе, причём рассматривая этот признак в качестве абсолютно патогномичного. Однако не стоит забывать, что:

o проекция играет не одну и ту же роль в разных формах паранойи и

o что она появляется не только при паранойе, но и при других проявлениях психической жизни. Правильнее бы было считать проекцию постоянной участницей в нашей установке ко внешнему миру.

Когда причины определённых ощущений и чувств мы пытаемся отыскать не в нас самих, а приписываем их внешнему миру, тогда такой нормальный процесс заслуживает названия проекции. Учитывая то, что при проекции речь идёт о универсальной психологической проблеме, мы решили в будущем исследовании по-другому подойти к проекции, а этим и вообще к проблеме механизма паранойяльного формирования симптомов[85]. А сейчас обратимся к следующему вопросу, какие идеи и представления существуют у нас о механизме вытеснения. Право ставить проекцию на второй план нам даёт то, что характер процессов вытеснения намного глубже связан с историей развития либидо (и, соответственно, с образующейся при этом предрасположенностью к специфическим болезням) чем вид формирования симптомов.

В психоанализе мы привыкли к тому, чтобы объяснять патологические механизмы универсальным воздействием вытеснения. Если мы получше рассмотрим то, что мы называем «вытеснением», то нам придётся разделить весь процесс на три части, что позволяет хорошо рассмотреть его отдельные звенья[86]:

1. Первая фаза состоит в фиксации, предшественницы и условии любого «вытеснения». Факт фиксации мы усматриваем в том, что влечению или его части не удаётся пройти до конца какой-либо этап психосексуального развития, что происходит в норме, и из-за такой задержки развития они продолжают находиться на инфантильной стадии. Соответствующее либидозное стремление ведёт себя по отношению к более зрелым психическим структурам как то, что принадлежит системе бессознательного, как вытесненное. Мы уже говорили о том, что в таких фиксациях влечений обнаруживается предрасположенность к будущим заболеваниям, можем лишь добавить, что всё это больше всего будет зависеть от исхода третьей фазы вытеснения.

2. Вторая фаза вытеснения является вытеснением в собственном смысле слова, о котором мы чаще всего и говорили, затрагивая тему вытеснения. Оно осуществляется более высоко развитыми системами Я, способными к осознанию, весь процесс может на самом деле быть лучше описанным в качестве «притеснения». Вытеснение производит впечатление намного более активного процесса, в то время как фиксация представляет собой по своей сути пассивное регрессивное состояние. Вытеснению подлежат или психические производные первично зафиксировавшегося влечения (когда в результате их усиления возникает конфликт между ними и сферой Я или близкими к ней влечениями), или такие психические стремления, которые по другим причинам оказываются неприемлемыми. Но это неприятие нелюбимых, вытесняемых стремлений не будет иметь своим последствием вытеснение, если не обнаружатся какие-либо связи между ними и уже имеющимся вытесненным материалом. Но там, где такая связь обнаруживается, там неприятие со стороны сознательной системы и притяжение со стороны бессознательной системы одновременно скажутся на удаче вытеснения. Обе обособленные здесь возможности в действительности различаются не чётко, их следует рассматривать как более или менее существенный вклад в активность со стороны первично вытесненных влечений.

3. В качестве третьей фазы, наиболее существенной для появления патологических феноменов, следует назвать неудачу вытеснения, прорыв, возвращение вытесненного. Этот прорыв идёт от места фиксации и своим содержанием имеет регрессию сформировавшегося либидо до этого места.

Мы уже говорили о многообразии форм фиксации. Их столько сколько существует ступеней развития либидо. Нам нужно подготовиться также к тому, что мы можем встретиться с другими проявлениями механизма вытеснения в узком смысле и другими формами прорыва вытесненного. Уже сейчас можно предполагать, что далеко не все обнаруживаемые в будущем формы мы сможет объяснить историей развития либидо.

Читатель легко поймёт, что прикосновением к этой проблеме мы затронули вопрос о выборе невроза, к решению которого невозможно подступиться, не проделав перед этим предварительной работы иного рода. Вспомним, что мы уже обсуждали фиксацию, отставили тему формирования симптомов, и ограничились вопросом, можно ли из анализа случая Шребера получить информацию о доминировании при паранойе механизма вытеснения (в узком смысле слова).

На пике болезни под влиянием видений «частично имеющих ужасную природу, а частично снова неописуемого великолепия» (73) Шребер убеждается в наступлении великой катастрофы – закате мира. Голоса говорили, что скоро будет потерян труд 14 000-летнего прошлого, земле осталось существовать всего на всего 212 лет (71); под конец своего пребывания в флексигской больнице Шребер считал и этот срок истёкшим. Сам Шребер был «единственным из действительно оставшихся в живых людей», а некоторые человеческие образы, которые ему ещё удавалось видеть, врача, надсмотрщика, пациентов, Шребер считал «на скорую руку, посредством чуда, слепленными мужчинами». Но бывали времена, когда власть захватывал обратный поток; ему показали газету, в которой он прочитал некролог на самого себя (81); Шребер существовал во втором, неполноценном образе, в котором и должен был исчезнуть (73). Но формирующийся бред, более крепко держащийся за Я и жертвовавший миром, становился сильнее. О причинах будущей катастрофы у Шребера были разные представления. То он думал об обледенении из-за удаления орбиты солнца, то о разрушениях, вызванных землетрясениями, причём в качестве «духовидца» он получает роль инициатора, подобно тому как это было с другим ясновидцем, предсказавшим землетрясение Лиссабона в 1755 году (91). Однако и Флексиг мог быть виновником, распространяя своим волшебным искусством страх и ужас среди людей, разрушая основы религии и вызывая распространение повсеместной нервозности и безнравственности, следствием чего стали опустошающие эпидемии человечества (91). Но в любом случае закат мира был следствием конфликта, вспыхнувшего между Флексигом и Шребером или, как это представляет вторая фаза бреда, следствием его ставшей неразрывной связи с Богом, то есть вынужденным «успехом» его болезни. Годы спустя, когда доктор Шребер возвратился в общество людей, и в его руки вновь попали книги, ноты и прочие предметы культурного обихода, он не смог в них найти то, что соответствовало бы его идее о великом расколе в истории человечества. Тогда он признался в том, что его система не соответствует действительности: «Не могу не признаться, что у меня с внешней стороны всё осталось по-старому. А о том, не произошли ли одновременно глубоко идущие внутренние изменения, я скажу ниже» (84-85). Шребер не мог сомневаться в том, что за время его болезни мир погиб, а тот, который он видел перед собой, был совершенно не похож на прежний.

Такую катастрофу мира, которая вообще характерна для бурной стадии паранойи, мы нередко встречаем и в других историях болезни[87].На основе нашего понимания либидозной оккупации нам будет не трудно объяснить такую катастрофу, достаточно только обратиться за помощью к ценности, придаваемой Шребером другим людям («наспех сотворённым людям»)[88]. Больной вообще лишил окружающих его людей и внешний мир либидозной оккупации, хотя ранее она была направлена на них; а в результате всё для Шребера стало безразличным и далёким. Вторичной рационализацией Шребер попытался объяснить происшедшие изменения: «сделанные поспешным чудом». Закат мира является проекцией внутренней катастрофы; погиб субъективный мир Шребера, так как Шребер лишил этот мир своей любви[89].

После проклятий, с которыми Фауст отказывается от мира, хор духов поёт:

«О как ужасно!

Как ты мог разрушить

Прекрасный мир,

Могущественным ударом;

Мир рушится, распадается!

Какой-то полубог его уничтожил!

…………………………..

Самый мощный

Из сыновей Земли,

Он строит его заново

Прекрасней, чем он был раньше,

И строит он в твоей груди!»

(«Фауст», часть 1, сцена 4)

Параноик тоже заново строит мир, хотя и не более прекрасным, но во всяком случае таким, в котором он опять может жить. А строится его мир работой бреда. То, что мы считает патологической продукцией, бредом, в действительности является попыткой излечения, реконструкцией[90]. “Это удаётся более или менее хорошо сделать после катастрофы и никогда полностью. «Глубоко идущие внутренние изменения» осуществлялись по словам Шребера вместе с изменениями мира. В итоге человек восстановил отношения к людям и вещам реального мира; отношения эти частенько бывали очень интенсивными, и прежде всего враждебными в отличии от прежних, доброжелательных. Таким образом, мы можем сказать: процесс вытеснения в узком смысле слова состоит в устранении либидо с ранее оккупированных им любимым персон и вещей. Происходит он совершенно незаметно; мы не получаем о вытеснении никаких сведений, а потому вынуждены открывать его на основе происходящих позже явлений. Но что особенно нас здесь удивляет, так это процесс исцеления, позволяющий устранить вытеснение, вновь возвращая либидо к брошенным персонам. При паранойе это происходит путём проекции. Было бы неправильно говорить, что подавляемые внутри ощущения проецируется вовне. Скорее всего мы видим, что устранённые внутри впечатления возвращаются извне. Основательное исследование процесса проекции, которое мы оставляем на будущее, позволит нам узнать здесь последнюю истину.

Новое видение заставляет нас обратиться к прояснению целого ряда вопросов.

1. Ближайшее рассмотрение говорит нам, что устранение либидо появляется не только при паранойе, и не только там, где появляясь оно приводит к патологическим последствиям. Вполне возможно, что устранение либидо является универсальным и важным механизмом любого вытеснения; пока мы не подвергнули исследованию другие заболевания, в которых существенную роль играет вытеснение, мы ничего существенного о вытеснении не знаем. Можно не сомневаться в том, что при нормальной психической жизни (а не только при скорби) постоянно осуществляется устранение либидо от людей и других объектов, не приводящее к болезням. Когда Фауст покидает мир с проклятиями, то никакой паранойи или невроза у него не образуется, разве что появляется особое психическое настроение. Устранение либидо само по себе не является патогенным при паранойе, оно только получает особый характер, который и будет отличать паранойяльный тип устранения либидо от других видов этого процесса. Нам не трудно определить этот характер. Каково дальнейшее применение освободившегося либидо? В норме мы тотчас пытаемся найти замещение для устранённой привязанности. А пока нам не удаётся это осуществить, в душе пребывает колеблющееся свободное либидо, вызывающее напряжённость и сильно сказывающееся на настроении. При истерии освободившийся заряд либидо превращается в телесную иннервацию или в страх. В случае паранойи мы обнаруживаем клинические признаки того, что для либидо, лишившегося своего объекта, находится особое применение. Вспомним, что большинству случаев паранойи присуща частица мании величия и что мания величия сама по себе может сформировать паранойю. А из этого мы можем сделать вывод, что освободившееся либидо пробивается к Я, применяясь для его возвеличивания[91]. А этим либидо регрессирует на хорошо известную стадию нарцизма, в котором единственным сексуальным объектом становится своё собственное Я. На основе такого клинического подхода мы считаем, что у параноиков обнаруживается фиксация на нарцизме, а потому возвращение от сублимированной гомосексуальности к нарцизму говорит о большой величине регрессии, характерной для паранойи[92].

2. Само собой напрашивающаяся критика может опираться на историю болезни Шребера (как и на многое другое), обращая внимание на то, что бред преследования (в который замешан Флексиг) наступил несомненно ранее появления фантазии о закате мира, так что возвращение вытесненного объекта якобы предшествовало процессу вытеснения, что очевидно противоречит законам логики. Учитывая возможность подобного рода критики, мы должны от общего рассмотрения перейти к отданию должного огромному количеству запутанных реальных отношений. Вполне возможно, что устранение либидо может быть как частичным, имеющем корни в отдельном комплексе, так и всеобщим. Частичное устранение по-видимому происходит намного чаще и является предпосылкой для тотального устранения всех либидозных оккупаций объектов, так как вначале под влиянием ударов жизни активируется только частичное устранение либидо. Можно так и остановиться на частичном устранении либидо или же дойти до его тотального устранения, о чём будет осведомлять появляющаяся мания величия. В случае Шребера первичным скорее всего было устранение либидо с персоны Флексига; а вслед за этим появляется бред, который опять же возвращает либидо к Флексигу (с негативным знаком в качестве признака состоявшегося вытеснения), сводя на нет работу вытеснения. Теперь борьба за вытеснение вспыхивает заново, правда, на этот раз используется более мощное средство. В той степени, в которой объект, вызывающий неудовлетворённость, становится самым важным в окружающем мире, с одной стороны притягивая к себе всё либидо, с другой – мобилизуя все виды сопротивления, борьбу за объект можно приравнять великой битве, в ходе которой победа вытеснения проявилась в убеждённости, что мир погиб, оставив в сохранности одну-единственную Самость. Если мы рассмотрим искусные конструкции, которые бред Шребера возводит на религиозной почве (иерархия Богов – испытанные души – преддверие небес – нижний и верхний Бог), то мы можем задним числом догадаться, какое царство объектов сублимаций было уничтожено в результате катастрофического, тотального устранения либидо от объектов.

3. Третья проблема, которую мы можем разрешить на почве развиваемого нами подхода, касается вопроса рассмотрения тотального устранения либидо от внешнего мира в качестве главного мотива для объяснения «заката мира». Не окажутся ли в этом случае удерживаемые оккупации Я[93] достаточными для поддерживания раппорта с внешним миром? Нам остаётся или интегрировать то, что мы называем оккупацией либидо (интересы, связанные с эротическими источниками) со всеми другими интересами, или рассмотреть возможность того, что серьёзное расстройство в размещении либидо будет индуцировать соответствующее расстройство в оккупациях Я. Это такие проблемы, в решении которых мы пока совершенно беспомощны и неумелы. Как бы всё было иначе, если бы у нас было надёжное учение о влечениях! Ведь в действительности мы ничем подобным пока не располагаем. Влечения размещаются в пограничной области между соматической сферой и психической, мы усматриваем в них психических репрезентантов власти органического мира. Мы придерживаемся уже сложившегося разделения влечений на Я-влечения и сексуальное влечение, что по-видимому хорошо согласуется с двойственной биологической установкой индивидуума, стремящегося как сохранить самого себя, так и свой род. Но всё остальное в психоанализе является конструкциями, которые мы выставили и готовы устранить, если посредством новых гипотез сможем лучше ориентироваться в путанице психических процессов. Именно от психоаналитических исследований патологических психических процессов мы ожидаем того, что они помогут нам прийти к более твёрдым решениям в вопросах учения о влечении. Из-за молодости и единичности таких исследований наши ожидания пока не могут реализоваться. О возможности обратного воздействия расстройств либидо на оккупации Я человек знает столь же мало, как и о противоположных процессах, вторичном или индуцированном расстройстве либидозных процессов из-за патологических изменений в сфере Я. Вполне вероятно, что процессы такого рода приводят к различным психозам. Что из всего этого относится к паранойе сегодня сказать невозможно. Хочу подчеркнуть только следующее. Нельзя утверждать, что параноик полностью игнорирует внешний мир, даже на пике вытеснения; такое мы можем сказать только о некоторых формах галлюцинаторных психозов (аменция Майнерта). Параноик воспринимает внешний мир, от отдаёт себе отчёт о происходящих в мире изменениях и вынужден под их влиянием как-то объяснять происходящее («наскоро сотворённые» мужчины). Поэтому намного более вероятной я нахожу гипотезу о том, что изменившееся отношение параноика к миру прежде всего объясняется исчезновением интересов либидо[94].

4. Учитывая тесную взаимосвязь паранойи с Dementia praecox мы не можем уклониться от вопроса, насколько наш подход к паранойе может быть применим к шизофрении. Я считаю правомерным шаг, сделанный Крепелином, пытающегося интегрировать в одну клиническую форму болезни многое из того, что ранее называли паранойей, добавляя сюда кататонию и некоторые другие формы психозов. Однако выбираемое им для неё новое название (Dementia praecox) явно не из лучших. Да и против названия Блойлером того же самого круга болезней шизофренией можно возразить, что название будет только тогда хорошим, когда не приходится вспоминать о значении выбранного для названия термина. Уж слишком навязанным кажется то, что в названии нового заболевания Блойлер использует свой теоретический постулат. К тому же гипотеза Блойлера относится не только к новому заболеванию, а в свете некоторых других подходов вообще оказывается не существенной. Хотя, конечно, не столь уж и важно, как будет называться болезнь. Более существенным для меня является сохранение паранойи в качестве самостоятельного клинического заболевания, даже если её проявления столь часто осложняются шизофренными чертами. Ведь с позиции теории либидо паранойю можно хорошо отграничить от Dementia praecox, учитывая другую локализацию предрасполагающей фиксации и другой механизм возвращения вытесненного (формирования симптомов). А общим для обоих заболеваний является вытеснение в собственном смысле слова, устранение либидо и регрессия в сфере Я. Намного более целесообразной была бы замена названия Dementia praecox термином парафрения, в котором заметны неопределённость содержания и связь с названием паранойи, а кроме того новый термин напоминает о гебефрении, входящей в данную группу заболеваний. Не имеет значение то, что название ранее уже применялось для другого заболевания, так как тогда оно не долго продержалось[95].

То, что при Dementia praecox особенно отчётливо обнаруживается устранение либидо от внешнего мира, очень ясно показал Абрахам. На основе этого мы делаем вывод о вытеснении, спровоцированном устранением либидо. А фазу бурных галлюцинаций в данном контексте мы рассматриваем как борьбу вытеснения с попыткой излечения, когда либидо вновь стремится оккупировать свой объект. В делириозных состояниях[96] и в двигательных стереотипиях шизофрении Юнг (1908) с необычайной аналитической проницательностью признал судорожные попытки удержать остатки прежних оккупаций объектов. Такая попытка исцеления, которую исследователь считает самой болезнью, использует не проекцию как при паранойе, а галлюцинаторный (истерический) механизм. А это довольно большое отличие от паранойи, что можно объяснить и генетически[97]. Исход Dementia praecox, там где она заходит слишком далеко, характеризуется ещё одним отличием. Он обычно намного неблагоприятнее, чем при паранойе. Победа остаётся не за реконструкцией как в случае паранойи, а за вытеснением. Регрессия доходит не только до нарцизма, что проявляется манией величия, но и до полного устранения любви к объекту и возврату далеко назад, к инфантильному аутоэротизму. Таким образом, место предрасполагающей фиксации должно находиться на более ранней ступени, чем при паранойе, в самом начале психического развития, стремящегося от аутоэротизма перейти к объект-любви. Также мало вероятно, что гомосексуальные тенденции, которые мы столь часто находим при паранойе (возможно, что они неизбежны при ней), в этиологии не столь сильно ограниченной Dementia praecox, играют такую же большую роль.

Наша гипотеза о существовании предрасполагающих фиксаций при паранойе и парафрении позволяет легко понять, что какой-либо случай болезни может начинаться параноидными симптомами и заканчиваться Dementia praecox, что параноидные и шизофренные проявления могут комбинироваться в различных вариантах, так что может появиться картина болезней схожая с параноидной деменцией Шребера, которая появляющимися фантазиями и галлюцинациями напоминает парафрению, а причинами, механизмом проекции и исходом – паранойю. В ходе психического развития могут сформироваться несколько пунктов фиксации, позволяющие либидо поступенчато регрессировать, то есть, отступая вначале на более зрелые, а в ходе развития болезни на менее и менее зрелые, приближаясь к первоначальному, исходному пункту фиксаций[98].Читатель наверняка захочет узнать, каким условиям благодарен случай Шребера своему относительно благоприятному исходу, так как вряд ли кто будет придавать большое значение чему-то случайному типа «перевода на более высокую должность», которое произошло по выходу больного из флексигской больницы[99]. Из-за недостаточного знания глубинных взаимосвязей, существующих в этой истории болезни, нам невозможно дать ответ на такой интересный вопрос. В качестве предположения можно считать, что более-менее успешному исходу во многом сопутствовали позитивная окраска отцовского комплекса, скорее всего так и оставшееся незамутнённым даже в зрелые годы отношение к успешному отцу и примирение с гомосексуальной фантазией.

Так как я не боюсь ни критики, ни самокритики, у меня нет мотивов избегать упоминания о особой схожести идей Шребера с нашим подходом, что возможно отрицательно скажется на отношении многих читателей к нашей теории либидо. Солнечные лучи, нервные волокна и сперматозоиды, скомпонованные Шребером посредством сгущения в «божественные лучи» ни чем другим не являются как только материально представленными, спроецированными вовне либидозными оккупациями. Всё это наделяет бред Шребера поразительными параллелями с нашей теорией. То, что мир должен погибнуть, потому что Я больного притягивает все лучи к себе, то, что позднее во время процесса реконструкции Шребер должен с тревогой заботиться о том, чтобы Бог не отказался от связи с ним посредством лучей, эти и некоторые другие детали шреберовского бреда звучат как интуитивное предвосхищение процессов, которые я положил в основу теории паранойи. Я могу только привести свидетельство моего друга и специалиста, что я создал её ещё до того, как мне стало известно содержание книги Шребера. Остаётся надеяться на будущее, что оно сможет прояснить, содержится ли в теории больше бреда, чем я хотел, или в бреде Шребера отыщется больше истины, чем сегодня обнаруживается.

Я не хотел бы завершать эту работу, представляющую из себя только попытку разобраться в очень сложных взаимосвязях, не показав перспективы двух главных идей, на которых базируется либидозная теория неврозов и психозов: неврозы провоцируются конфликтом между Я и сексуальным влечением, а их формы сохраняют следы истории развития либидо и сферы Я.

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ (1912 г.)

При обсуждение истории болезни председателя судебной коллегии Шребера я намеренно ограничился минимумом интерпретаций, доверяя тому, что любой психоаналитически искушённый читатель сможет взять из сообщённого мною материала гораздо больше. Читателю не будет слишком трудно более глубоко погрузиться в открывающиеся взаимосвязи и сделать окончательные выводы, которые у меня намечены только контурно. Счастливый случай, позволивший и другим авторам того же номера журнала обратить внимание на автобиографию Шребера, позволяет нам увидеть огромное богатство символического материала в фантазиях и бредовых идеях параноика, сохранившего духовность[100].

Расширение моих познаний, происшедшее со времени опубликования моей статьи о Шребере, позволяет отдать должное бредовым идеям, признавая в них мифологическую ценность. В своей статье я говорил об особом отношении больного к солнцу. Я интерпретировал тогда солнце в качестве сублимированного «символа отца». Солнце разговаривает со Шребером на человеческом языке, позволяя этим признать в солнце одушевлённое существо. Шребер оскорбляет солнце, выкрикивает в его адрес угрозы. А ещё Шребер убеждён в том, что лучи солнце сразу же начинают тускнеть, как только он начинает с ними громко говорить. После «выздоровления» Шребер гордится тем, что может не щурясь смотреть на солнце, причём оно его почти совсем не слепит, хотя раньше такое было невозможно (139).

Вот в таком бредовом праве не прищуриваясь смотреть на солнце мы и обнаруживаем мифологическую тему. У Райнаха[101] можно прочитать, что все прежние исследователи природы приписывали такую способность только орлам, которые обитая в наиболее высоких воздушных слоях, тесно связаны с небесами, солнцем и молнией[102]. Тот же самый источник сообщает, что семейства орлов подвергают своё потомство испытаниям, прежде чем признать их право на жизнь. Если молоденьким орлятам не удаётся не мигая смотреть на солнце, то их выбрасывают из гнезда.

Вряд ли будут разные мнения по поводу значения этого мифа о животных. Конечно, тут мы видим приписывание животным того, что считается у людей священной традицией. То, что орлы делают со своим потомством, у людей называется ордаль[103], выяснением происхождения. О такой традиции сообщают разнообразнейшие народы древнего мира. Так например жившие на берегах Рейна кельты клали новорожденных на воду, чтобы убедиться в том, что те действительно имеют в жилах кровь предков (не тонут). А древний род псиллов, живших на территории сегодняшнего Триполя, и гордившихся своим происхождением от ядовитых змей, подвергал своих детей непосредственному контакту со змеями; «правоверных» потомков змеи или не кусали, или дети быстро выздоравливали от укуса[104]. Предпосылки таких испытаний глубоко заложены в тотемистическом способе мышления примитивных народов. Тотем –зверь или одушевляемая сила природы, от которой род ведёт своё происхождение – щадит и защищает членов племени, которые ведут своё происхождение от него, как своих детей. Тотему поклоняются в качестве отца-прародителя, а возможно (ко всему этому) щадят и защищают его. Мы оказались в той области, которая на мой взгляд призвана привести нас к психоаналитическому объяснению истоков религии[105].

Орёл, заставляющий своих птенцов смотреть прямо на солнце, причём добиваясь от них того, чтобы они не уклонялись от слепящих лучей солнца, подвергает этим своих детёнышей испытанию предками. Когда Шребер гордится тем, что он безнаказанно и не мигая может смотреть на солнце, он заново отыскивает мифологический эквивалент детскому отношению к солнцу, ещё раз подтверждая нашу идею о том, что солнце можно рассматривать в качестве символа отца. Если мы вспомним о том, что Шребер, пребывавший в больном состоянии, открыто гордился своим происхождением («Шреберы относятся к наивысшему небесному дворянству») (24)[106], что человеческий мотив его заболевания мы обнаружили в фантазии о превращении в женщину из-за бездетности, то тогда нам будет достаточно ясна взаимосвязь его бредового права[107] с сущностью болезни.

Это небольшое послесловие к анализу параноика хорошо показывает, насколько обоснованным является утверждение Юнга о том, что мифообразующие силы человечества отнюдь не иссякли, что сегодня неврозы производят те же самые психические продукты, что и древние времена. Повторяясь[108], хочу сказать, что то же самое мы обнаруживаем в творческих силах человечества, создающих религию. Считаю, что скоро наступит время, когда нам, психоаналитикам, удастся расширить уже давно высказанную нами идею, добавляя к её индивидуальному, онтогенетическому содержанию антропологическое, филогенетическое видение. Ранее мы говорили: в сновидениях и в неврозе мы встречаемся с ребёнком во всём своеобразии его мышления и аффективной жизни. Теперь мы можем дополнить: а также с диким, примитивным человеком, каким мы его знаем по исследованиям археологов и этнографов.

[КОНЕЦ]

 

СНОСКИ

[для возврата назад нажмите на номер ссылки]

[1] Другой интересный материал об отце Шребера открыл W.G.Niederland (1959, 1960, 1963).

[2] [Из письма к принцессе Мари Бонапарт от 13 сентября 1926 года, фрагментами напечатанного в третьем томе джонсовской биографии Фрейда, видно, что об этом обострении болезни и его причинах Фрейд знал от доктора Штегманна, хотя он и не упоминает этот факт в своей статье].

[3] К этому времени Шребер занимал уже высокий пост в суде, а именно, был директором земельного суда в Хемнице. После выздоровления от своего первого заболевания Шребер занимал пост того же ранга в Земельном суде Ляйпцига. Незадолго до своего второго заболевания Шребер был назначен в Дрезден на пост председателя судебной коллегии Верховного Земельного суда.

[4] Здесь закралась ошибка в тексте оригинала книги. На самом деле тут имеется ввиду водолечебница Зоннеберг (исправление проф. Лотана)

[5] уточнение названия больницы предоставлено проф. Лотаном

[6] [Шребер умер 14 апреля 1911 года, несколько месяц спустя написания Фрейдом его истории болезни.]

[7] эту интересную характеристику самого себя мы находим в книге Шребера на стр. 55

[8] из предисловия к «Мемуарам»

[9] [В приложении к книге Шребера, занимающем почти 140 страниц, имеются три судебно-медицинских экспертизы доктора Вебера (декабрь 1899, ноябрь 1900 и апрель 1902), написанное самим Шребером прошение об отмене решения об установления над ним опёки (июль 1901) и решение Верховного Земельного суда Дрездена, датированное июлем 1902 г.]

[10] [Вначале первого заболевания Шреберу было 42 года, а к началу второго, о чём пишет и сам Фрейд, — 51]

[11] в Ляйпцигской клинике у проф. Флексига

[12] [в частной клинике Линденхоф у доктора Пирсона]

[13] [из материалов его экспертизы, написанной в декабре 1899 г.]

[14] Учитывая это и другие места можно сделать вывод, что соответствующим человеком, от которого и должны были исходить сексуальные злоупотребления, был никто иной как Флексиг (см. ниже).

[15] «Божественные лучи», как хорошо видно по контексту, идентичны с голосами, говорящими на «основном языке».

[16] Пропуски речи, как и другие особенности письма я заимствую из «Мемуаров». Сам я не нахожу никакого мотива для проявления столь большой стыдливости в серьёзных делах.

[17] [В прошении об отмене решения об установления опёки]

[18] В примечании к этому учению, на которое Шребер обращает особое внимание, он говорит о том, что это учение прекрасно подходит для объяснения наследственности. «Мужское семя содержит нерв отца и объединяется с нервом, взятым из тела матери, в новую единицу» (стр. 7). Здесь мы видим, что качество, которое мы обычно приписываем эмбриональной клетке, переносится на нервы, а в результате вполне вероятным становится происхождение шреберовских «нервов» из понятий сексуальной области. В «Мемуарах» мы довольно часто встречаем то, что какое-либо мимоходом сделанное замечание к бредовому учению содержит искомое указание на происхождение, а этим и на значение бреда.

[19] Смотри об этом ниже: солнце. – Приравнивание (или лучше сказать сгущение) нервов и лучей может легко затушевать их непосредственные проявления. – Впрочем, нервы-лучи обладают такими же творческими возможностями, как и нервы-сперматозоиды.

[20] На «основном языке» (см. ниже) это называется «забирать у людей надстройку в виде нервов».

[21] Мы ещё увидим позже, какие упрёки Богу могут быть высказаны здесь.

[22] В основном это будет сладострастное наслаждение (см. ниже).

[23] С греч. – говорить только хорошее, перекладывая встречающееся неприятное на приятный лад (прим. перев.)

[24] Всего один единственный раз за всё время болезни духовному видению пациента было дозволено лицезреть всемогущество Бога в его полной чистоте. Тогда Бог произнёс на основном языке совершенно обыденное, заряженное мощной энергией, но вряд ли по-дружески звучащее слово: падаль! (стр. 136) [Фрейд ещё раз заговорил о «основном языке», а именно, в конце 10 лекции «Вводных лекций в психоанализ» (1916-17)]

[25] Одно из замечаний на стр. 20 позволяет догадаться, что выбор для Бога персидского имени был обусловлен одним из фрагментов байроновского Манфреда. Влияние этого произведения мы ещё обнаружим в другом месте.

[26] «Мне изначально кажется психологически немыслимым то, что я подчинялся исключительно обманам чувств. Так как обманы чувств, заставляющие уверовать в то, что общаешься с Богом или отделившимися душами, могут действительно возникать только у людей, которые проявили прочную веру в Бога и в бессмертие души, находясь в болезненно возбуждённом состоянии нервов. Но как было видно по началу этой главы ко мне это не относится» (стр. 79).

[27] Одно из примечаний Шребера пытается смягчить жёсткость слова «коварство», оправдывая Бога, о чём ещё будет сказано.

[28] Признание в наслаждении, получаемом от органов выделения, которое мы относим к одному из аутоэротических компонентов инфантильной сексуальности, можно связать с высказываниями маленького Ханса в книге З. Фрейда «Анализ фобии пятилетнего мальчика»

[29] Да и в «основном языке» Бог не всегда был ругающей стороной, иногда и Его ругают, например «Будь проклят тот, кому трудно сказать, что милосердный Бог допускает …» (стр. 194).

[30] Совершенно в полном соответствии с желанием жить в потустороннем мире, в котором наконец-то человек освобождается от половых различий.

Где видишь Царство образов небес,

Напрасно ищешь женщин и мужчин».

(Мигнон [из повести Гёте «Годы учения Вильхельма Майстера», книга 8, глава 2])

[31]О возможном глубоком смысле этой находки Шребера смотри ниже.

[32] «Мой небесный отец» и текст одной из арий из «Дон Жуана» (точнее дуэт Là ci darem):

«А если б стал твоим навечно,

То счастью б не было конца»

 в качестве экстремальных вариантов обоих значений. Наверное есть смысл и в том, что наш язык использует одно и то же слово в столь разных ситуациях.

[33] «Если на каком-либо небесном теле всё человечество окажется сильно охвачено нравственной порчей («чувственным развратом»), а возможно и нервозностью» — тогда, считает Шребер, опираясь на библейские предания о содоме и Гоморре, о том, как человечество погрязло в грехе и т. д., возможна мировая катастрофа (52). – «Среди людей распространились тревога и ужасы, были разрушены основы религии, распространились всеобщая нервозность и безнравственность, последствия чего скажутся в опустошающих эпидемиях, обрушивающихся на человечество» (91). «В качестве “князя тьмы” над человеческими душами будет по-видимому властвовать жуткая сила, порождаемая нравственным падением человечества или всеобщей перевозбудимостью нервов из-за поклонения сверх-культуре, враждебной Богу» (163). (Курсив Фрейда).

[34] Относительно бреда это означает (179-80): «Притяжение [то есть, исходящее от Шребера притягательное воздействие на нервы Бога (смотри ранее)] тем не менее имело ужасные последствия для соответствующих нервов, если и поскольку они при вхождении в моё тело вызывали чувство психического блаженства, в котором участвовало и само притяжение. Тогда для утерянного небесного блаженства, которое по-видимому опять же состояло в смаковании наслаждения …, притяжение вновь находило равноценное или по меньшей мере схожее замещение в моём теле».

[35] Из примечания к предисловию «Мемуаров» (4): «Я ощущал в своём теле нечто схожее с ощущениями беспорочной девы при зачатии Иисуса Христа (то есть, с ощущениями женщины, которая никогда не была в половом контакте с мужчиной). Два раза (и оба раза в тот период, когда я ещё находился в учреждении Флексига) у меня уже существовала женская половая часть, хотя и не до конца развитая. В своём теле я ощущал толчки, полностью соответствующие первым движениям человеческого эмбриона: под воздействием божественного чуда на мужское семя в моём теле были брошены соответствующие нервы Бога; то есть, состоялось оплодотворение». [книга Шребера содержит как «Предисловие», так и «Введение», а также заранее приводимое «Открытое письмо к господину тайному советнику профессору доктору Флексигу»]

[36] Экспертиза доктора Вебера: «Читая сочинение Шребера, учитывая множество бестактностей автора, адресованных в книге как самому автору, так и другим людям, чудовищное расписывание наиболее предосудительных и эстетически неприемлемых ситуаций и явлений, использование недопустимых, сильных выражений и т. д., трудно понять, как мог человек, наделённый таким большим тактом и тонким вкусом, столь тяжко скомпрометировать себя в глазах общественности, если только не …» и т. д. (402) – Вряд ли стоит забывать о том, что мы не можем требовать «нравственности» и «эстетичности» от истории болезни, которая собирается изобразить расстроенную человеческую психику и сражение больного за восстановление здоровья.

[37] Предисловие, VIII: «Ещё и сегодня говорящие со мной голоса каждый день сотни раз выкрикивают Ваше имя, причём всегда это касается одних и тех же обстоятельств, а прежде всего они называют Вас виновником нанесённого мне вреда, хотя личные отношения между нами, существовавшие какое-то время ранее, уже давно отступили для меня на задний план. Мне самому было бы трудно найти какой-либо повод вспомнить Вас заново, особенно испытывая по отношению к Вам что-то нехорошее» (Из «Открытого письма» к профессору Флексигу).

[38] По другой довольно интересной, но вскоре отвергнутой версии Шребера, профессор Флексиг застрелился в Вайсенбурге (Эльзас) или в камере предварительного заключения в Ляйпциге. Пациент видел траурную процессию, провожающую гроб Флексига от университетсткой психиатрической клиники, правда, двигалась процессия не в направлении кладбища. В другие разы Шребер видел Флексига в сопровождении полицейского или беседующим со своей женой, свидетелем разговора которых Шребер стал в результате родства нервов, причём профессор Флексиг представился его жене «Бог Флексиг», так что женщина стала считать его безумным (82).

[39] [В Линденхофе]

[40] Об этом фон В. голоса рассказали Шреберу, что тот намеренно или по-неосторожности на одном из обследований наговорил на него, а именно, что якобы он (Шребер) занимается онанизмом; в качестве наказания фон В. было дано задание обслуживать пациента (108).

[41] «Вынужден признаться, что всё, что было сообщено в первых разделах моих «Мемуаров» о пережитом мною и связанном с именем Флексига, относится только к душе Флексига, отличающейся от живущего человека. Хотя существование души Флексига и не вызывает сомнений, познать её естественным путём невозможно» (342-3).

[42] См. статью К. Абрахама (1908). – В этой работе автор представляет свои идеи, не забывая сказать о большом влиянии на их развитие нашей переписки.

[43] Адлер (1910). – По мнению Адлера мужской протест задействован в возникновении симптомом, в обсуждаемом нами случае персона протестует против сформировавшегося у неё симптома [Теория Адлера довольно подробно обсуждается в более поздней статье Фрейда «Ребёнка побьют» (1919)]

[44] Курсив введён мною.

[45] Для подтверждения сказанного нами: Манфред говорит демону, который хочет забрать его из жизни (заключительная сцена):

 «… my past power

 was purchased by no compact with thy crew».

Таким образом, здесь нет ничего, говорящего о пакте продажи души. Этой ошибке Шребера скорее всего присуща тенденциозность. – Само собой приходит в голову, что сюжет «Манфреда» можно связать с инцестуозным отношением поэта к его сводной сестре, о чём уже не раз писали. Вспоминается и другая великая драма, сотворённая Байроном, «Каин», в которой мы встречаемся с взглядом первородной семьи на инцест между сибсами, который не считается безнравственным. – Мы не можем покинуть тему убийства души, не вспомнив ещё одно место из мемуаров Шребера (23): «ранее виновником убийства души назывался Флексиг, а сейчас, спустя большое время намеренно происходит искажение прошлого, теперь меня пытаются «представить» как человека, стремящегося совершить самоубийство».

[46] Я благодарю за дружелюбные сведения о возрасте Шребера к моменту заболевания, которые мне предоставил его родственник доктор Штегманн (Дрезден). А в остальном я ограничивался только тем материалом, который находится в тексте «Мемуаров». [Сегодня мы знаем, что доктор Штегманн снабдил Фрейда и другими фактами, правда, в тексте статьи Фрейд эту информацию не использует. Особое значение, приписываемое 51 году, без сомнения говорит о продолжающемся влиянии на мысли Фрейда теории чисел Вильхельма Флисса]

[47] [Отец Шребера умер в 1861 году, а единственный брат – в 1877 (Baumeyer, 1956]

[48] [от греч. griech. asэmptotos, не совпадающий) В математике асимптотической называется прямая, которая приближается к кривой, продолжающейся до бесконечности, но так и не соприкасаясь с ней. В данном контексте речь идёт об реализации желания в отдалённом будущем.

[49] «Лишь как о возможности, так как мы невольно заговорили об этом, упомяну всё же ещё о кастрации со знаменательным последствием: из моих недр посредством божественного оплодотворения выйдет потомство» — такое читаем мы в конце книги (293).

[50] [Эта проблема будет заново обсуждаться ниже, когда речь зайдёт о понятии нарцизма]

[51] C. G. Jung (1910). Скорее всего Юнг прав и в том, что расторжение, представляющее собой специфическую тенденцию шизофрении, аналитически является депотенцирующей тенденцией, так как препятствует появлению сильных впечатлений. Так, например, одна из его пациенток говорила: «Ах, и Вы тоже доктор Ю., сегодня утром уже был один, который выдавал себя за доктора Ю.». На самом же деле речь пациентки должна бы звучать следующим образом: «А теперь по сравнению с Вашим прежним посещением Вы напоминаете мне другого человека из целой серии моих переносов».

[52] Текст «Мемуаров» не даёт нам об этом сведений. [Брат действительно был старше на три года (Baumeyer, 1956). О верности своего предположения Фрейд узнал от доктора Штегманна]

[53] Я благодарен доктору Штегманну из Дрездена за присылку одного из номеров журнала «Друг общества Шребера». В этом номере (том II, № X) журнала, выпущенного к 100-летнему юбилею выдающегося человека, доктора Д. Г. М. Шребера, приведены биографические факты из его жизни. Доктор Шребер-старший родился в 1808 году и умер в 1861 в возрасте всего на всего 53 лет. Из уже упоминавшегося источника я знаю, что нашему пациенту тогда было 19 лет [Дополнительные биографические данные читатель найдёт в работах Baumeyer, 1956 и Niederland, 1959, 1960, 1963]

[54] [Было выпущено почти сорок изданий]

[55] «Биографии императоров» Светония (книга VIII, глава 23). Начинается обожествление с Г. Юлия Цезаря. Август называл себя в своих посланиях Divi filius (Сын Божий).

[56] [Неплохо также прочитать примечание в клиническом случае «человека-крысы» (1909)]

[57] Подобный реванш происходит тогда, когда Шребер записывает: «Приходится отказываться от любой попытки оказать воспитательные воздействие в силу их полной бесперспективности» (188). Невоспитуемым тут оказывается Бог.

[58] «Уже давно пытаются “представить” в качестве виновника совершенного убийства души меня самого, полностью переворачивая сложившиеся отношения»

[59] Наряду с более распространённым значением двора, расположенного перед каким-либо архитектурным строением, термин «преддверие» (Vorhof) используется в анатомии для обозначения расширения, образующего вход к внутреннему органу, в данном контексте подразумевается часть женских гениталий

[60] «Солнце – ты проститутка» (384).

[61] «А впрочем и сегодня ещё солнце показывает передо мной свой другой облик, совсем не тот, который был до моей болезни. Лучи солнца тускнеют при встрече со мной, стоит мне только начать с ним громко разговаривать. Я могу совершенно спокойно смотреть прямо на солнце, оно слепит меня в ничтожной степени. Хотя в здоровые для меня дни, как и наверное для других людей, невозможно подолгу, минутами всматриваться в солнце» (139, примечание).
[К этому Фрейд ещё вернётся в «Послесловии»]

[62] Как и в русском тоже, но в немецком языке солнце женского рода (прим. перев.)

[63] «Так говорил Заратустра», третья часть. – Ницше тоже видел отца лишь в детстве.

[64] [Обрати внимание на некоторые мысли о «послушании задним числом» в анализе «маленького Ханса» (1909)]

[65] Да и «женственные фантазийные желания» Шребера на самом деле являются одной из типичных форм этого инфантильного комплекса, составляющего ядро человеческой психики.

[66] См. примечания к анализу «человека-крысы» (1909).

[67] Система «представления [128, примечание] и записывания» (126-7) скорее всего связана с «проверенными душами» посредством школьных переживаний. [Процесс очищения душ после смерти (1 ) на «основном языке» называется «испытанием». Души, которые ещё не очищены, относятся не к «непроверенным», а согласно тенденции «основного языка», прибегающего к эвфемизмам (151), – к «проверенным». И соответственно «представлять» обозначает «представлять неверно». Посредством системы «записи», проводимой существами, полностью лишёнными духовности и по всей видимости обитающими на других, удалённых от нас космических телах, все мысли и действия Шребера, вообще всё-всё, что связано с ним, год за годом фиксировалось в специальных книгах.]

[68] «То, что это является единственной целью, совершенно открыто признавалось ранее фразой, слышанной мною бесконечное число раз и исходившей от верхнего Бога: «Мы хотим разрушить Ваш разум» (206, примечание).

[69] Не могу здесь не заметить, что теория паранойи может только тогда иметь право на существование, когда ей удастся включить в теоретическое рассмотрение почти регулярно появляющиеся при паранойе ипохондрические симптомы. Думаю, что ипохондрия по отношению к паранойе занимает такое же место, как невроз страха по отношению к истерии. [Несколько более подробно место ипохондрии Фрейд обсуждает в начале второго абзаца своей статьи о нарцизме (1914)]

[70] «Поэтому у меня пытались выкачать спинной мозг, делали это “маленькие мужчины”, посаженные мне на ноги. Об этих «маленьких мужчинах», у которых обнаруживалось некоторое родство с уже обсуждавшимся в главе VI одноимённым явлением, я ещё расскажу позднее; как правило это были два человека, «маленький Флексиг» и «маленький фон В.», голоса которых я слышал и моими ногами» (154).
Фон В. – это тот человек, от которого исходило обвинение в онанизме. Сам Шребер называет «маленьких мужчин» как одно из наиболее заметных и в некотором отношении самом загадочном явлении (157). По-видимому, идея о «маленьких мужчинах» появилась в результате сгущения представлений о детях и о сперматозоидах.

[71] «После выздоровления от моей первой болезни я чувствовал себя великолепно, можно даже сказать, что я действительно был счастлив. Вполне хватало и уважения окружающих. Так я жил многие годы в браке с женой, и только иногда всё омрачала не сбывающаяся надежда иметь детей». (36)

[72] А сразу же за этими словами, сохраняющими даже в бреду добродушную иронию, характерную для здоровых дней, Шребер начинает исследовать взаимоотношения между семьями Флексигов и Шреберов, продвигаясь при этом по времени далеко назад, к прежним векам, чем-то напоминая жениха, который не может понять, почему несмотря на давнее желание познакомиться, он много лет живёт без общения с любимой.

[73] В этом отношении следует упомянуть несогласие пациента с мнением медицинского эксперта: «Я никогда не заигрывал с мыслью о разводе, и никогда не проявлял безразличие к сохранению существующих брачных уз, о чём можно подумать, читая мнение эксперта, пишущего, что я “якобы только и жду того момента, когда жена позволит мне развестись”» (436)

[74] слабоумие

[75] Ещё одно подтверждение наших взглядов читатель встретит в анализе параноика J. B. (Работа А. Медера, 1910). К сожалению, мне не удалось прочитать эту работу во время написания моей статьи.

[76] I. Sadger (1910). – Фрейд. «Одно из детских воспоминаний Леонардо да Винчи» (1910).

[77] «Три очерка по сексуальной теории» (1905) [хотя фрагмент, упоминаемый Фрейдом, впервые появился в примечании ко второму изданию очерков (1910 г.)]

[78] [По-видимому наиболее раннее обсуждение темы нарцизма встречается в только что упоминавшемся фрагменте из второго издания «Трёх очерков» (1910)]

[79] [См. статью «О инфантильных сексуальных теориях» (1908)]

[80] [В статье о нарцизме (1914) Фрейд объясняет свой подход. Там он говорит: «Вначале сексуальные влечения ориентируются на удовлетворение Я-влечений». Именно здесь берёт свои истоки идея Фрейда о «ориентирующемся типе» выбора объектов]

[81] [Более подробно обсуждаемая в этом абзаце тема излагается в начале статьи «Предрасположенность к неврозу навязчивости» (1913)]

[82] [Об этой проблеме и понятии «неудача» Фрейд более подробно говорит в позднее написанной работе «О типе невротического заболевания» (1912)]

[83] В версии шреберовского «основного языка» (см. выше)

[84] «Три очерка по сексуальной теории» (1905).. Таким же образом представляют положение дел Абрахам и Медер.

[85] [По-видимому никаких следов такого будущего исследования проекции в творениях Фрейда не обнаруживается]

[86] [Приводимая далее информация несколько другими словами излагается в начале метапсихологической статьи «Вытеснение» (1915)]

[87] Другой тип мотивированного «заката мира» проявляется на пике любовного экстаза (Вагнеровские «Тристан и Изольда»); здесь мир всасывается не в Я, а в объект, которому дарятся либидозные оккупации со всего мира.

[88] См. Абрахам (1908) – Юнг (1907). – В небольшой работе Абрахама читатель встретит все существенные точки зрения, встречающиеся в нашей работы о случае Шребера.

[89] А возможно была устранена не только оккупация либидо, но и вообще пропал всякий интерес к миру, то есть, были устранены оккупации, исходящие не только от бессознательной сферы, но и от сферы Я. Смотри ниже обсуждение этого вопроса.

[90] [Чуть позже Фрейд опять возвращается к этим мыслям, применяя их к симптомам других психозов]

[91] [Исследование роли мании величия при шизофрении читатель найдёт в работе о нарцизме (1914), в середине раздела II]

[92] [См. также статью «Предрасположенность к неврозу навязчивости»]

[93] [Термин «оккупации Я» отличается двусмысленностью. В данном контексте под ним без сомнения подразумевается «оккупация посредством Я» (исходящая из Я оккупация). Такое равнозначно приводимым в другом месте «интересам Я». Это видно уже по следующему предложению]

[94] К. Г. Юнг критикует этот абзац, о его подходе Фрейд говорит в конце раздела 1 своей статьи о «нарцизме» (1914).

[95] [На основе впервые здесь высказанных соображений Фрейд явно предлагает заменить названия «Dementia praecox» и «шизофрения» на «парафрению» и отделять последнюю от родственного ей заболевания «паранойя». Примерно через три года Фрейд однако стал использовать термин «парафрения» в более широком смысле, как понятие охватывающее оба заболевания: «Dementia praecox» и «паранойю». То, что это было сделано намеренно, видно по одному из фрагментов в статье «Предрасположенность к неврозу навязчивости» (1913), подвергнувшемуся переформулировке во втором издании (1918). В работах после 1918 года Фрейд полностью отказался от попытки ввести в научный обиход термин «парафрения»]

[96] [См. применение и определение этого термина в истории болезни «человека-крысы» (1909)]

[97] [Генетическое объяснение различий даётся ниже тремя предложениями и сводится оно к наличию особой предрасполагающей фиксации в случае Dementia praecox]

[98] [Случай такого рода, переход истерии в невроз навязчивости, играет важную роль в статье: «Предрасположенность к неврозу навязчивости»]

[99] См. Риклин (1905)

[100] См. Юнг (1911) и Шпильрейн (1911).

[101] Reinach S. (1905-12), том 3 (1908), стр. 80

[102] На самых высоких местах храмов находились картины орлов, которые служили в качестве «магического» громоотвода. (См. указанную работу Райнаха)

[103] (с лат.) суд Богов. Метод выявления виновного при отсутствии надёжных доказательств. Исход применения довольно сомнительного средства доказательства считался авторитетным мнением Бога (прим. перев.)

[104] Литературу на эту тему см. у Райнаха, том 1, стр. 74

[105] [Вскоре Фрейд действительно осуществляет такой психоаналитический подход в работе «Тотем и табу» (1912-13)]

[106] В немецком языке «дворянство» и «орёл» звучат почти одинаково («адель» и «адлер», учтите что «р» очень мягкое, почти неслышное) (прим. перев.)

[107] [права смотреть на солнце, не испытывая при этом ослепления его лучами]

[108] «Навязчивые действия и религиозные предписания» (1907)