Письмо З. Фрейда — Максу Эйтингону (06.06.1938)

39, Elsworthy Road, London, NW3

За последние недели я мало Вам давал знать о себе. Зато пишу Вам сегодня первое письмо из нового дома еще до получения новой почтовой бумаги. Все происшедшее еще нереально как сон. Это могло бы быть осуществлением прекрасной мечты, не застань мы тут Минну тяжко больной, в сильном жару. Исход все еще неопределенен. Вы знаете, что не все мы приехали одновременно. Первая — Дороти, Минна — 5-го мая, Мартин — 14-го мая, Матильда и Роберт — 24 мая, мы остальные только в субботу перед Троицей, следовательно, 3-го июня, Паула[1]  — с нами. Люн удалось доехать до Довера, где ее взял в карантин весьма любезный ветеринар. Мой домашний врач д-р Шур[2] должен был нас со своей семьей сопровождать, но, крайне некстати, в последний момент ему понадобилась операция слепой кишки, так что мы были вынуждены удовольствоваться ручательством милой специалистки по детским болезням д-р Штросс[3], которую Анна берет с собой. Она меня очень берегла, так как трудности путешествия действительно вызвали у меня болезненную усталость сердца, против которой мне пришлось принять изрядные дозы нитроглицерина и стрихнина. Чудом нам удалось избежать тягостной проверки в Келе. После моста через Рейн мы были свободны! Встреча в Париже на Gare de l’Est была сердечной, немного шумной из-за журналистов и фотографов. От десяти утра до десяти вечера мы были в доме у Мари[4] . Она превзошла себя в нежности и предупредительности, вернула нам часть нашего имущества и не дала мне уехать без новой греческой терракоты. Канал пересекли на пароме, море увидели лишь в дуврской гавани. Вскоре мы оказались на вокзале Виктория, где чиновники иммиграционной службы пропустили нас с почетом. В Лондоне нас принимают очень любезно. Серьезные газеты помещают краткие дружеские приветствия. Будет, конечно, еще много всякой шумихи.

Возвращаюсь вспять: Эрнст и мой племянник Харри[5] были уже, чтобы нас встретить, в Париже. На вокзале Виктория ждал Джонс, доставивший нас потом через весь прекрасный Лондон в наш новый дом №39 на Элсуорти роуд. Если Вам Лондон знаком — это на самом севере города, за Реджент-парком, у подножия холма Примроуз, из моего окна — никаких соседей, только вид на зелень, начинающуюся с очаровательного окруженного деревьями садика. Все так, как будто мы живем в Гринцинге, где теперь против нас обосновался гаулейтер Бюркель. Устройство дома — первоклассное. Говорят, что верхние комнаты, куда мне без носилок хода нет, особенно хороши, бельэтаж, устроенный для нас с Мартой — спальня, рабочая комната и столовая — вполне хорош и удобен. Выбор и устройство квартиры, конечно, заслуга Эрнста, но мы не можем остаться тут долее нескольких месяцев и должны — до прибытия собственной мебели — возможно, через несколько месяцев — снять другой, пустой дом.

Вряд ли случайно, что я до сих пор сохранял такую деловитость. Настроение этих дней трудно определимо и едва ли поддается описанию. Триумфальное чувство освобожденности слишком смешано с печалью, так как тюрьма, из которой нас выпустили, была как никак нашему сердцу очень дорога; к восторгу перед новым окружением, который чуть ли не заставляет воскликнуть «Ура Гитлеру» [Heil Hitler], диссонансом примешивается неловкость, вызванная мелкими особенностями чужой среды; радостные чувства в связи с ожиданием новой жизни сдерживаются неуверенностью в том, сколько же еще усталому сердцу осталось работать; в зависимости от хода болезни в комнатах надо мной — мне ее (Минну) еще не довелось видеть — боль в сердце перемежается с явной подавленностью. Дети зато, как настоящие, так и приемные, ведут себя чудесно. Матильда трудится здесь столь же усердно, как в Вене трудилась Анна, Эрнст поистине соответствует своему наименованию — а tower of strength[6], — Люкс и дети ему в этом не уступают, у мужчин Мартина и Роберта снова гордо поднята голова. Неужели же мне одному отставать и служить для своих близких источником разочарования? Жена моя, как и прежде, здорова и несокрушима.

Мы сразу стали популярны в Лондоне. Управляющий банком говорит: «I know all about you [Я знаю все про вас]»; шофер Анны замечает: «Oh! «It’s Dr.Freud’s place [Ох! Это место д-ра Фрейда].» Мы завалены цветами. Теперь Вам снова можно писать, все что хотите. Письма не вскрываются.

С сердечным приветом Вам и Мирре
Ваш Фрейд