Письмо З. Фрейда — Эмилю Флюсу (28.09.1872)

Вена,

Милый юный друг!

В сущности, вы придаете моему приключению больше значения, чем я сам; в той роли, на какую вы указываете в вашем только что полученном мною письме вы вряд ли когда-либо увидите меня, тем паче теперь когда мне необходимо задумываться о куда более серьезных вещах. Тем не менее в одном пункте я совершенно с вами согласен: конечно, я очень мало пригоден для этого. С редкой прозорливостью, какую я могу объяснить себе только вашей, полной приключений жизнью в Пршиборе, вы представили себя на моем месте и обнаружили сомнительный пункт. Пусть так; то, что вы сидели с той же стороны, — случайность; то, что вы столь же упорно, как и я, смотрели в окно, — не случайность; любопытство, я думаю, было взаимным. Ведь мы вообще имеем обыкновение приглядываться к тому, кто внимательно и намеренно на нас смотрит. Так вот, я сожалею, что вынужден разрушить в этом пункте ваши прекрасные воздушные замки.

Выполнить вашу просьбу об обещанных перед Пршибором откровениях для меня затруднительно. В этом смысле я вроде того ученого, которого вы расспрашиваете о прошлом Земли. Весь этот период изначально чужд мне, сколь бы таинственным он мне вначале ни казался [1]. Я на всех парусах мчусь в будущее; впечатления о том, как где-то некогда причалил, а где-то походя перекусил, так скоро улетучиваются, когда имеешь перед глазами цель!

Как бы там ни было, если вы все-таки захотите побеседовать об Ихтиозавре, то знайте, что во всем флирте скрыто больше иронии, даже издевки, чем серьезности. Вы, видимо, никогда не присутствовали на заседаниях «испанской академии» [2]  (так именуется наше двухчленное общество), но если бы вам довелось слышать, какой основательной критике подвергалась бедняжка, то вы по-иному бы представляли себе наши взаимоотношения. Подробный рассказ мне должно бы было предварить эпиграфом из Гёте: «Сказка говорит о днях давно минувших».

Я прошу вас как-нибудь ознакомить с нашей маскарадной шуткой высокое общество Фрайберга (снимаю шляпу). Уберите таинственный покров, окутывающий 8—16 русских, турок и татар, и покажите сливкам Фрайберга наши знакомые лица. Если вам доставит удовольствие, придумайте в придачу что-нибудь еще расскажите о каких-нибудь якобы случившихся наяву вещах, о каких нам и во сне не мыслилось, — только подкиньте публике пищу посудачить о нас.

Сегодня прибыли оба моих друга [3]. Пребывая в возбужденном состоянии, я ответил на ваше письмо сразу же, но дам ему 2—3 дня отлежаться, чтобы оно не оказалось для вас нежданным-негаданным. Хотя я мало чту общественные условности, однако ж, я достаточно слаб, чтобы вовсе не соблюдать их, — как и тысячи других! Пожалуйста, ничего не сообщайте Розанесу из того, о чем я вам пишу. Наши с ним отношения никогда не были, такими доверительными, как это, вероятно, могло показаться во Фрайберге. Но стоп — я вспоминаю, что вы видели доказательства нашей общности. Мой друг Зильберштейн утверждает, будто слышал от своей бабушки, что она очень близко знала ваших родителей. Сообщите, пожалуйста, имя вашей матери; мне отрадно узнать о прочной вязи нитей, соединяющих всех нас случаем и судьбой.

Ваш Сигизмунд Фрейд

Кланяйтесь вашей дражайшей матушке, сестрам и братьям. Я знаю, что для Рихарда непригодны извинения, приемлемые для вас. Дома ли уже Альфред[4]? На этот вопрос я отвечаю себе сам.