Письмо З. Фрейда — Марте Бернайс (05.10.1882)

Вена,
четверг [1]

Кому же другому, как не моей горячо любимой, искренне уважаемой Марте, должен я сообщить о результате своего визита к профессору Нотнагелю[2]

Не сердись, моя прелестная девушка. Сегодня в полдень я был просто смущен и очарован тобою и потому не смог ввести тебя в ту обстановку, в которой оказался, борясь за свое место под солнцем. Но меня волнует не только моя борьба и мои научные интересы, которые внутренне связаны меж собой. Более всего я невыразимо счастлив тем, что ты проявила внимание ко мне. Мне так необходимо твое участие во всем, что связано со мной. Все мои идеи представят большую ценность лишь при условии, если ты примешь участие в их разработке вместе со мною. Хотя итог визита к профессору не совсем такой, как хотелось бы мне, я не вижу никаких оснований терять надежду на лучшее будущее, если ты, мой милый ангел, выдержишь все трудности вместе со мною.

Итак, я был у Н. со всеми моими сочинениями и с рекомендацией Мейнерта[3]

Дом новый, — почти готовый, квартира еще пахнет лаком, а комната ожидания просто великолепна. На стене — удивительная картина. На ней изображены четверо детей, один из которых — замечательный юноша, который через двадцать лет займет ведущее положение в медицине; маленькая девочка, с несомненными признаками такой красоты, что уже через десять лет молодежь на студенческих балах будет драться из-за нее. Оба — брюнеты; я предположил — и как оказалось впоследствии — совершенно правильно, что их мать была темноволосой. Кроме них — некрасивая блондинка более старшего возраста; черты ее — напоминают отцовские. Она держит на руках дитя, бесспорно похожее на нее.

Затем я осмотрел множество книг вдоль стен, большой портрет серьезной темноволосой женщины, запечатленной с мольбертом основательницы семьи и рядом — мужчина, который будет решать нашу судьбу. Жутко сознавать, что этот человек знает обо мне решительно все, и я совершенно ничем не могу помочь себе. У меня создалось такое впечатление, словно он принадлежит к другой породе. Древнегерманский дикарь. Совершенно светлые волосы едва отличаются от цвета кожи. Голова, шея, щеки, брови густо заросли волосами. Две огромные бородавки на щеках и переносице. Никакого намека на красоту, но общее впечатление чего-то очень значительного.

Внешне я выглядел взволнованным, но внутренне, как всегда, был готов к борьбе за свои идеи.

— Мне поручено вручить Вам рекомендательное письмо профессора Мейнерта и выразить его сожаление по поводу того, что он не застал Вас на днях. Возьму на себя смелость передать Вам его открытку, поскольку это в моих собственных интересах.

В то время как он читал письмо, я присел на корточки и увидел, что там было написано:

«Уважаемый коллега! Я рекомендую Вам г-на доктора Зигмунда Фрейда. У него несколько ценных работ в области гистологии. Прошу обратить внимание на его пожелания и стремления.

Надеюсь вскоре увидеть Вас. Ваш Теодор Мейнерт».

— Рекомендация моего коллеги Мейнерта очень важна для меня. Итак, что Вы желаете, господин доктор?

Когда он обращался ко мне, возникало очень приятное впечатление. Он говорил, как человек, действительно думающий, и в его словах таилась мысль, сдержанная, но вызывающая доверие.

— Хотя, конечно, нетрудно догадаться о Ваших устремлениях. Известно, что теперь Вы хотите занять должность ассистента. Можно предположить и то, что спустя некоторое время — короткое или продолжительное, — займете другое, более высокое положение. Ваши научные работы представляют определенный интерес. У вас будет достаточно возможностей продолжить свои медицинские исследования. Словом, я придерживаюсь мнения представить Вас как претендента на должность ассистента. У Вас с собой Ваши работы, господин доктор?

Я вытащил из кармана мои статьи и комментировал их, в то время как он просматривал тексты.

— Сначала я был зоологом, потом — физиологом, теперь занимаюсь гистологией.

Я закончил и уже собрался уйти, чтобы не занимать драгоценное время профессора, как советовал мне Брюкке, который некогда начинал у него ассистентом. Но тут начал говорить он:

— Не буду скрывать от Вас, здесь побывали многие господа в качестве претендентов на вакантную должность. Не хочу вселять в Вас никаких надежд. Это было бы бессовестно с моей стороны. Но я намерен назвать Ваше имя как претендента на эту вакансию и постараюсь помочь Вам в этом деле. Другие кандидаты будут свободны. Как я уже сказал, не даю никаких обещаний, да Вы и не ждете их. Поживем — увидим. Ваши работы я хотел бы оставить у себя.

Это прозвучало совсем по-дружески. Когда я отдавал ему свои статьи, он уже не казался мне таким резким, как раньше.

Дело в том, что первое место уже было обещано одному кандидату (сыну пражского профессора, как гласит молва), и речь может идти о второй вакансии, судьба которой еще не решена. Но профессор намерен оставить за собой свободу действий, хотя он серьезно воспринял мою кандидатуру.

— Еще одна просьба, г-н профессор. Теперь я аспирант в больнице широкого профиля, и если Вы не можете вселить в меня никаких надежд и раскрыть перспективы, то, возможно, Вы позволите проходить аспирантуру у Вас, как и все другие?

— Что это значит — аспирант? Я не очень хорошо ориентируюсь в этом.

Я коротко объяснил ему (моя девушка должна смириться с подробным рассказом), что наша больница состоит из двух частей: клиники и отделений. В клиниках профессор ведет занятия с аспирантами и студентами, в отделениях главный врач вместе с младшими врачами (без студентов) лечит больных. Профессор имеет право выбора, кого именно из аспирантов он возьмет, главврач лишен возможности тщательно отбирать младших коллег. Каждый врач может стать аспирантом, как я, но при этом он надеется и ждет, что, возможно, освободится вакансия младшего врача в больнице. Поняла, Мартхен?

Профессор Н., казалось, ничего не понял, поскольку он резюмировал так:

— Если у Вас есть перспектива занять место хирурга и представится шанс, не упустите его. Продолжайте работать в области науки, а когда подойдет время, рассмотрим Ваше заявление о должности ассистента. Я приму это в расчет.

— Но у меня нет возможности сейчас в полной мере отдаться науке. Я должен освоить медицину во всех ее аспектах, предельно широко и быстро. Чтобы обрести научную самостоятельность, вероятно, уеду в Англию, где у меня есть родственники. Я уже долго работал даром, за спасибо.

Придется оставить незавершенной одну работу, связанную с химией в медицине, которую уже начал.

— Не думаю, что Вы должны непременно что-то публиковать, — сказал он в ответ, — продолжайте работать только в научном плане. Ведь можно заниматься научными исследованиями.

— Я знаю это, и кроме того, методы работы физиолога не очень отличаются от режима научного работника.

— Вот именно, — подхватил он.

— Хотелось бы заняться тем, что в ближайшее время потребуется практикам.

— Делайте это, если считаете нужным. С моей точки зрения, Вам ничто повредить не может, и если возникнет подходящая ситуация, я дам знать.

— Итак, если я Вас правильно понял, мне нужно действовать так, словно и не было разговора с Вами.

— Да, — сказал он, — обеспечьте себя на все случаи жизни. Я ничего не могу обещать. Это было бы безнравственно с моей стороны. И все-таки Вы предпочитаете академическую или практическую карьеру?

— Мои склонности и моя прежняя жизнь доказывают, что лучше — первое, но я должен…

— Да, Вы должны жить и в настоящий момент зарабатывать на жизнь. Я это понимаю. Еще раз повторяю: поживем — увидим.

После этих слов он встал.

— Благодарю Вас в любом случае. Могу ли я спустя некоторое время получить мои работы? Это последние экземпляры.

— Как только прочту их, прошу Вас через три-четыре недели зайти ко мне и я возвращу всё. Теперь я очень занят.

— Позвольте поблагодарить Вас, господин профессор. Впрочем, самое существенное содержится также в годовом отчете и учебнике профессора Швальбе «Неврология».

Еще один поклон, и я ушел.

Ну, моя любимая, каково? В ближайшее время ничего не изменится. Первое место уже потеряно. Что касается второй должности, то я, конечно, буду принят в расчет как конкурент, о чем профессор честно и сказал. Через несколько дней Мейнерт, который пользуется у Н. большим авторитетом, лично будет ходатайствовать за меня, и если он, вместе с другими друзьями, которые есть у меня среди профессоров, сделают это, тогда мои шансы возрастут. Пока же буду продолжать работать так, словно ничего не произошло. Я еще подумаю над тем, чем энергично заняться именно сейчас. Размышляю над непривлекательной, но практически очень важной и интересной областью кожных заболеваний.

Завтра хочу зайти к Мейнерту и сказать, что никакого свободного аспирантского места там нет. Вот такие у меня намерения.

Твоя бедная мать, несмотря на то, что .наши интересы антагонистичны, симпатичный человек. Надеюсь, ей уже стало лучше. И еще надеюсь увидеть тебя в субботу приблизительно в десять часов утра.

Твой верный Зигмунд.